Научно-философское общество
Мир через Культуру

Если анализировать изменения, которые периодически происходят в обществе, то их можно условно подразделить на два уровня.

Один уровень - это внешний, всеми хорошо замечаемый и осознаваемый уровень политических перемен.

Другой - внутренний, осознаваемый далеко не всеми, но касающийся каждого, - это перемены духовного плана.

Как все в нашем проявленном мире, так и эти перемены имеют определенную ритмику, периодичность. В каждом таком периоде, малом или большом, существует свой духовный потенциал, своя энергетика.

Энергетика, качество которой присуще именно этому периоду истории.

Она пронизывает все: каждый предмет, каждый атом, каждого человека.

Очевидность и уникальность каждого изменения отражается и во всех сферах нашей жизни: в развитии научной мысли, в искусстве, в политических переменах.

Причем духовные изменения не являются чем-то второстепенным по отношению к политическим, некой необходимой ширмой для народных масс, которые требуют хлеба и зрелищ, а по сути своей первостепенны. Ведь именно духовные перемены в истории влекли за собой и нормализацию политических отношений.

Как правило, трудно определить конкретно ту точку отсчета, когда начинается новый период и человечество вступает в фазу подъема или упадка.

Мы обычно судим о существенных переменах тогда, когда на мировую арену выходит личность, духовный потенциал которой настолько огромен, что несёт в себе вибрации целого предстоящего периода. Те вибрации, которые ещё только должны войти в мир, преобразить его, возвысить и сгармонизировать с высшими мирами, с теми планами духо-материи, где законы красоты, гармонии проявлены в большей степени, чем на нашем земном плане.

В истории человечества и у различных народов появление таких личностей, как правило, отличалось возникновением новой формы религии, очищающей основы духовного знания. Заратустра, Моисей, Христос, Будда - можно перечислить очень много выдающихся людей, проявление которых открывало свой период в истории.

Е.П.Блаватская в «Тайной Доктрине» пишет: «Эти великие Махатмы или Будды являются всемирным и общим достоянием; Они есть исторические Мудрецы».

Христос своим духовным потенциалом дал человечеству новый импульс к пониманию этой истины в форме, отличной от того, как это делали его предшественники. Под лучом великого духовного Путника, Иисуса, воспитались тысячи человеческих душ, ставшие впоследствии носителями света и истины среди своего народа.

Не случайно, что в истории России существуют такие лидеры духа, которые освещают своей мыслью целые периоды народного развития. Одним из таких духовных водителей земли русской был Сергий Радонежский. Его духовный потенциал не только дал импульс возрождению земли русской, но и преобразил дух народный.

Как говорил Н.К.Рерих на освящении часовни Святого Преподобного Сергия в Америке, «Каждое упоминание этого священного имени повелительно зовет всех нас к непрестанному светлому труду, к самоотверженному созиданию и делает из Святого Сергия поистине Преподобного для всех веков и народов. Повторяю, для всех веков и народов, ибо культура духа стоит над всеми границами»¹.

По древнему преданию, главным образом из сообщений Епифания, ученика Преподобного Сергия, первого его жизнеописателя, мы знаем, что после смерти своих родителей, Варфоломей мог осуществить заветное желание своё. Вместе с братом Стефаном он оправляется в дремучий лес, недалеко от Радонежа, и на возвышении, носившем название «Маковец», ставят два сруба. Один для церкви, другой для жилья.

Но Стефан не долго выдержал тяготу пустынного жития и ушел. Варфоломей остался один. Вначале изредка заходил для совершения богослужения старец Митрофан, который затем и постриг его в иноческий чин с именем Сергий.

Затем начались дни, месяцы и годы полного одиночества, погружения в жуткое безмолвие пустыни, и кто может сказать про все борения и все возвышения духа его? Кто перечтет все испытания страхом, пустынною жутью, голодом, подчас и унынием и, главным образом, борьбу с невидимыми темными силами? Эта борьба с темными силами отмечена во всех учениях под разными наименованиями, и ни один из вступивших на путь духовного совершенствования не может избежать ее. И, конечно, человек восходящий чувствует гораздо глубже этот натиск. Он должен единою мощью духа отражать натиск темных сил, сильных уловками своими. Борьба эта является как бы преддверием приближения к Миру Огненному. Все подвижники прошли через ступени этой борьбы.

Приступая к подвижничеству духовному, никто не может пребывать в непрестанном восхищении духа, ибо не выдержала бы плоть его, особенно же в первые годы, потому за высоким подъемом неминуемо следует уныние и даже острая тоска. Но на падения эти нужно смотреть как на самозащиту и подготовление к следующему, еще большему возношению. Лишь при неуклонном стремлении, при строжайшей дисциплине духа с годами устанавливается внутреннее равновесие, и каждый подвижник находит свою меру постоянного горения, иначе говоря, устанавливается непрестанный ток общения с Силами Высшими.

К этой борьбе с темными искушениями, к этому закалу, необходимому для Высшего Общения, в полной мере приобщился и Сергий. Даже таким избранным приходится обуздывать свою природу в борьбе с темными силами, которые тем сильнее нападают, чем ярче горит в подвижнике сила, противоположная им. Несомненно, это было труднейшее время, требовавшее громадного напряжения духовных и телесных сил. Он не имел учителя в своей духовной жизни.

Вернее предположить, что он сам находил свой путь, и мужественно и бестрепетно отражал все нападения, все страшные видения единою мощью молитвы сердца.

«Представим себе,— пишет Рогович в своем очерке «Сергий Радонежский»,— обстановку такого ночного одиночества в глухую зимнюю пору; в малой келий полутемно и отовсюду дует пронизывающим зимним холодом, ветер свищет и стонет в трубе и ударяет порывами в окна и стены, издали подвывают волки, подбирающиеся к человеческому жилью, а в окна, из мрака ночи, словно заглядывают какие-то искаженные, страшные, злобные лица; из воя ветра порою выделяются дикие раскаты хохота, угрожающие голоса; кругом мрак и сознание полного одиночества, а молодой инок стоит перед святыми иконами в напряженной молитве, такое умиление души побеждает и страх, и усталость, и ощущение холода. После короткого сна трудный рабочий день, и так однообразно вереницею тянутся короткие зимние дни и бесконечные ночи».

Епифаний передает, как Преподобный сам рассказывал своим ученикам о минувших его видениях. Как однажды он в «церквице» своей стоял на всенощном бдении, и вот раздался треск и стена церковная расступилась и через расселину вошел сам сатана, а с ним «полчища бесовские» в остроконечных шапках и с угрозами как бы устремились на него. Они гнали, наступали на него и грозили ему, но он молился и продолжал начатое им бдение, повторяя: «Давоскреснет Бог и да расточатся враги Его». И бесы так же внезапно исчезли, как и появились.

В другой раз Сергий был в келий своей, и вот раздался сильный шум от несущихся сил бесовских, и наполнилась келья его змеями, а полчища бесовские окружили хижину его, и слышен был крик: «Отыди, отыди скорее от места сего! Что хочешь обрести здесь... или не боишься умереть здесь от голода? Вот и звери плотоядные рыщут вокруг тебя, алчущие растерзать тебя, беги немедленно!» Но Сергий и на этот раз остался тверд и мужественно отражал их молитвою. Внезапно проявившийся необычный свет рассеял полчища темных.

Видимо, он более всего подвергался искушению «страхованиями», другие искушения чужды были его чистоте душевной. Но как мы видим, и с этими «страхованиями» он скоро совладал ясностью духа и великою верою в Силы Высшие, хранившие его, об этом свидетельствует вскоре начавшийся появляться вслед за натиском темных необьиайный свет, который и рассеивал полчища бесовские.

Но и в эту пору жутких испытаний и закалений духа были у Сергия и светлые явления, не все они были написаны, но сохранилось предание об одном, весьма характерном и связанном уже с Богоматерью. «Так, однажды Сергий хотел прочесть о житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий настолько воспылал духом, что книга просияла Светом Небесным, и он мог прочесть и без лампады».

Совладал он и со страхом перед дикими зверьми. Так, по Никоновской летописи, у него был лесной друг.

Рассказ Н.Спириной МЕДВЕДЬ

Рано утром его разбудил незнакомый звук. Огромный бурый медведь фыркнул, повёл ухом и прислушался. Лес звенел от множества привычных утренних голосов, хорошо знакомых обитателю глухой берлоги.

Что же разбудило медведя? Вот опять повторился звук, снова и снова прозвучал он, врезаясь в музыку леса. Звук отдалённо напоминал стук дятла, но в нём было что-то особенное и непривычное. Что-то новое вторглось в лесную жизнь. Медведь решил разведать. Он лениво поднялся и не торопясь, вперевалку, пошёл по направлению звука. По мере его продвижения к цели стук раздавался всё громче и отчётливее.

Наконец медведь вскарабкался на холм, деревья стали редеть и расступаться. Осторожно просунув морду сквозь заросли кустарника, он увидел на открывшейся перед ним небольшой поляне необычную картину. Над свежесрубленным большим деревом стоял, нагнувшись, Человек с топором в руке и обрубал ветки, очищая ствол.

Медведь никогда раньше не видел людей. В глухие, непроходимые леса редко заходили они и зверью были непривычны. Друг это был или враг? Медведь решил подойти поближе и приглядеться вплотную. Он обошёл вокруг срубленного дерева, обнюхал его. Пахло смолой и свежей древесиной. Зверь приблизился к Человеку. Ткнулся носом в край одежды, принюхался. Сильно развитое обоняние донесло необычный, но очень приятный аромат. Чем он был приятен, медведь не знал; но аромат как-то особенно умиротворяюще и радостно подействовал на него. Зверь почуял Друга.

Он больше не настораживался и ничего не опасался, но почувствовал себя уверенно и спокойно, как никогда. Даже в своей берлоге он спал, всегда держа наготове острое ухо. Кто может предвидеть случайности дикой лесной жизни?! Но здесь явно нечего было ждать неприятных неожиданностей. Медведь удовлетворённо проворчал и улёгся поудобнее неподалёку от удивительного Гостя. Человек, высокий, статный, мощного сложения, приостановил работу, посмотрел на зверя и произнёс что-то.

Медведь не понял сказанного, но взгляд Человека был очень похож на луч солнца на маленькой прогалине в лесу, куда он ходил греться ранней весной. Только, помимо тепла, от этого взгляда стало ещё и необычайно радостно, сердце забилось быстро и сильно. Человек опять сказал что-то. Медведь встал и подошёл к Нему. Человек пристально взглянул ему в глаза и положил руку на голову зверя. Медведь стоял неподвижно. Ему хотелось, чтобы Человек никогда не снимал своей руки с его мохнатой головы, так было хорошо ему от этой непривычной и неожиданной ласки.

Человек погладил его, потом взял топор и спокойно принялся за прерванную работу. Медведь ещё долго сидел на поляне. Он совсем забыл, что со вчерашнего дня ещё ничего не ел; есть не хотелось. Он был как будто сыт и спокойно подрёмывал, следя сквозь полузакрытые веки за работой Друга. Наконец Человек, окончив обрубать дерево, куда-то ушёл. Тогда медведь поднялся и нехотя побрёл обратно.

Несколько раз в течение лета медведь посещал своего одинокого Друга. Каждый раз Человек говорил с ним, и медведь любил слушать звук его голоса. Он был необычайно приятен тонкому слуху мощного обитателя лесов. И сердце медведя как-то по-своему понимало сказанное и трепетало в ответ.

Наконец подошла зима. К этому времени на поляне, расчищенной топором Пришельца, выросло несколько деревянных строений. Прежде всего появилась маленькая церковка-часовня – янтарный, пахнущий смолою сруб, увенчанный крестом. Она была такая светлая и свежая, точно светилась изнутри. Медведь никогда не видел таких построек. Он ходил вокруг часовенки, обнюхивал её, и ему чудилось, что от неё исходит аромат, похожий на аромат Человека, построившего её. Затем появилось другое строение: маленькая избушка, в которой мог поместиться только один человек. Она тоже нравилась медведю, и он подолгу лежал около небольшого деревянного крыльца, по которому входил в избушку Человек.

Зима была очень суровая. Снег толстым слоем покрывал землю, плотный и хрустящий. Медведь забился глубоко в свою берлогу, приготовляясь к долгой зимовке. Часть зимы он пролежал в глубокой дремоте, но дальше стал мешать голод. Он не давал спокойно спать огромному зверю и побуждал его проснуться и приняться за поиски пищи. Наконец медведь не выдержал и вылез из логовища. Но найти что-нибудь съедобное оказалось не так-то просто. Под глубоким покровом снега была мёрзлая земля, вырыть что-либо из-под которой было крайне трудно.

Долго бродил медведь по лесу, но добыть ничего не удалось. Всё живое попряталось от стужи. Голодного зверя смутно, но властно тянуло по знакомому направлению. Он побрёл к Человеку. Собрав последние силы, он с трудом взобрался на холм, где жил его Друг; шатаясь, добрался до заветного крыльца и лёг около него в изнеможении.

Вокруг одинокого жилья, как бы окутывая его прозрачным незримым покрывалом, стояла проникновенная, звенящая тишина. Медведь лежал и ждал, чутко прислушиваясь. Наконец дверь избушки отворилась и на крыльцо тихо вышел Человек, держа в руке краюшку хлеба. С великим состраданием посмотрел Он на истощённого зверя, и медведь опять воспринял Его взгляд как весенний луч, и по всему телу его разлилась тёплая живительная струя. Он издал довольное ворчание и тихонько подполз поближе.

Человек наклонился к нему и протянул пищу. Медведь взял и стал жадно грызть чёрствый, старый хлеб. Как это ни странно, но, съев горбушку, медведь почувствовал, что он сыт, и удовлетворённо вздохнул. Человек погладил зверя и стал говорить с ним. Медведь слушал и понимал что-то своё, очень важное и нужное; и где-то в глубинах его сонного сознания вспыхивали проблески разумения. Потом Человек ещё раз погладил его и ушёл назад, унося с собой тепло и тот неведомый влекущий аромат, который был так приятен медведю.

Не раз приходил зимой медведь погреться и подкормиться к гостеприимной избушке, и никогда не отказывал ему в куске хлеба Человек. Прибегали и другие звери и зверюшки, и уходили обласканные, и около заветной избушки не боялись страшного хозяина леса – медведя. И у медведя там не было желания их трогать, так умиротворённо и благодушно было у него на сердце.

Мир и благоволение царили на холме, проникали в тёмные души зверей, овевали деревья и травы и напитывали воздух и землю. Хорошо и легко дышалось и жилось около избушки и крошечной церковки, как будто светившейся изнутри.

Постепенно вокруг благословенного жилья стали селиться люди. Их так же, как и зверей, притягивала туда неведомая, влекущая сила. Они часто нарушали углублённую тишину стуком топора, говором и шумом работы. Медведь их не трогал и не боялся, но стал приходить реже. Иногда он сопровождал Друга, когда Тот спускался к речке за водой или в Его одиноких путешествиях по лесу. Иногда к Другу в это время подходили другие люди, и они о чём-то беседовали. Медведь в таких случаях стоял спокойно около своего Покровителя, и его не боялись.

Мало-помалу разрасталась светлая обитель. Вскоре она была обнесена высоким тыном, преградившим доступ зверям. Медведь всё же иногда приходил на заветный холм, сидел и ждал. Иногда он смотрел в щель забора в надежде увидеть Друга. Его Друг всегда трудился. То Он строил новые избы, то рубил дрова, то копал землю, то делал что-то в одном из выстроенных помещений. Но до сердца Его всегда доходил немой призыв мохнатого гостя. Он выходил за частокол и разговаривал с медведем, иногда угощал его куском хлеба. И медвежья душа прояснялась и ликовала.

Время шло, и всё дальше и дальше отступала от обители тайга. Обитель стала большой, потом огромной. К ней пролегла проезжая дорога. Множество людей, пеших, конных, а иногда даже и оружных, на возах и телегах, стали ходить и ездить туда. Ежедневно с высокой колокольни новой большой церкви летел в глубину леса мелодичный и глубокий звон. Совсем не стало доступа туда лесному зверью, так любившему прибегать к маленькой, ничем не огороженной, тихой избушке. Ушёл и медведь в свои лесные трущобы. Не нужны и не любы были ему люди. Лишь об одном Человеке унёс он в своём зверином сердце какое-то несказуемое воспоминание, которое, как костёр в глухую ночь, освещало и согревало его тёмное сознание.

А образ Человека, видевшего в звере своего брата, остался на долгие века в памяти народной воплощением великого, всепобеждающего Сострадания.

Так закалялся Дух Преподобного к предстоящему ему подвигу Воспитателя духа народного и Строителя Земли Русской. Сколько было невыразимой красоты в этой жизни, все содержание которой можно обнять одним словом «Бог»... Ни одна живая душа не пробиралась еще в таинственное уединение. Никого не было между пламенеющим духом, рвавшимся к Богу, и взирающим на славный подвиг... Словно костер незагасимый зажегся тогда в дремучем лесу, на этом месте Сергиевом».

Самая высшая из молитв — это непрестанное удивление Творцу — больше всего наполняла душу Преподобного Сергия. Но была у него еще одна молитва.

«Бог и Родина» — вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного Сергия... и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца, исполнить заповедь Господню о любви к людям.

По-видимому, недолго пробыл Сергий в полном одиночестве. Слухи о его подвижническом житии скоро разнеслись по окрестности, и стали навещать его люди, прося назидания и совета во всех делах своих; и никого не отпускал юный подвижник без утешения, без слова ободрения и вразумления.

Наконец, пришли к нему и желавшие подражать ему в подвиге жизни и просили принять их в число учеников его. Сергий проницательно разбирался в их побуждении и душевном складе. Никогда не отказывал искренно искавшим подвига, лишь предупреждал их о трудности пустынного жития и о страхах, оборевавщих новичков; он говорил им: «Приемлю вас, но да будет известно каждому из вас, что если пришли работать Богу и хотите здесь со мною безмолвствовать, то уготовайте себе претерпеть беды и печали, и нужды, и недостаток; ибо многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное... Но не бойся же, мало стадо, я верю, веруйте и вы, что Господь не предаст вас до конца искушенными быть против ваших сил. Ныне печалью исполнены будем, а завтра печаль наша радостью будет и преизбудет, и никто не может взять радости нашей. Дерзайте, дерзайте, люди Божий!»

Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращенных к ученикам и приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в молитве, исполненной радости духа, и в радости несения подвига. Не этот ли призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого действия, и привлекала к нему столько сердец и, впоследствии сделала его Обитель средоточием духовной культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие минуты Земли Русской?

На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в новоустроенной Обители.

Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь прибывших был сам Преподобный, носил воду с двумя водоносами для братии, молол ручными жерновами, пек просфоры, варил квас, катал церковные свечи, кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни зной, и, несмотря на скудную пишу, был очень крепок и ростом был высок. Был и на службах первым.

Будучи основоположником нового иноческого утонченные и одухотворенные черты. Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами его духовного склада. При непрестанном труде мы нигде не видим поощрения суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но лишь непрестанный, радостный труд, как духовный, так и физический.

Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

Спустя десять лет по основании Обители около нее постепенно стали селиться крестьяне и скоро окружили монастырь своими поселками. Простота, великая сердечность Преподобного, отзывчивость на всякое горе и, более всего, его ничем несломимая вера в заступничество Сил Превышних, и отсюда ясная, радостная бодрость, не оставлявшая его в самые тяжкие минуты, привлекали к нему всех и каждого. Не было отказа в его любвеобильном сердце, все было открыто каждому. Каянный язык отказа и отрицания не существовал в его обиходе, «дерзайте» — было его излюбленным речением. Для самого скудного и убогого находилось у него слово ободрения и поощрения. Лишь лицемеры и предатели не находили к нему доступа.

Он постоянно твердил о Хранителях Благих. Он призывал Их в свидетели и знал, что нет тайны от Мира Высшего, Мира Огненного, и, прежде всего, учил признательности Высшему Миру. Каждому приходящему, по сохранившемуся преданию, он предлагал поблагодарить Господа за встречу.

Он говорил: «Поблагодарим Господа, вот и встретились. Так, поблагодарим великих Отцов наших и поклонимся им; и теперь порадуемся или восплачем вместе. Говорят, что радость вдвоем родит много зерен и слезы вдвоем, как роса Господня». Так Сергий приветствовал начало каждого сотрудничества.

«Иже успеет услышать своего духа голос, над бездною вознесется»,— так говорил Сергий.

«И ушедший в леса не может слышать речь людскую; и на ложе уснувший не услышит птичек, солнца возвестников; и чуду явленному молчащий откажется от глаза; и молчащий на брата помощь, занозу из ноги своей не вынет». Так говорил Сергий. Так хранит народ на путях своих сказания мудрые.

Можно утверждать, что Сергий нашел путь к сердцам не только путем чудес, о которых запрещал говорить, но своим личным примером великого сотрудничества, как в большом, так и в малом. Его слово было словом сердца, и, может быть, главная сила его кратких убеждений заключалась в той незримой, но ощутимой благодати, которая излучалась из всего его обаятельного облика, умиротворяюще и ободряюще влиявшего на всех приходивших к нему.

Нигде нет указания на гнев, даже на возмущение, он умел быть твердым и требовательным, но без насилия. Он никогда не жалел себя, и такое качество не было умственным, но сделалось природою, и потому облик его так убеждал. Присущее ему огненное проникновение помогло ему безошибочно разбираться в способностях и душевном складе учеников и поручать каждому задачу по силам его, а также проникать в намерения приближавшихся к нему.

Преподобный входил во все нужды, во все будни как своих учеников, так и всех трудящихся. Каждодневность не притупляла его чувствований, и сердце его не нарушало свою отзывчивость на всякие обиходные вопросы. Его учение не отрывало от жизни и полагало труд каждого дня как возношение сердца. Учение это выше всего ставило долг человека с точки зрения общего блага.

Сергий старался всячески очищать и утончать чувства учеников и приходящих к нему за наставлениями, именно в их жизненном обиходе. Всегда и во всем им руководила целесообразность, которая претворялась в нем в великую вместимость и в примирение противоположений. Так, сам он очень заботился о монастырских огородах и там же обсуждал содержание новых икон. Также заботился о списывании книг, но знал, что квас не должен слишком бродить. Такие совмещения противоположений не изменяли горения его сердца.

Он умел пользоваться каждым случаем, чтобы заложить в сознание народа зерно нравственного учения и дать проблеск в Мир Высший. Так он посылал учеников своих на полевые работы к крестьянам, чтобы помочь им и получить возможность говорить о просвещении духа. И зерна его благостного учения дали чудесные всходы. Окрепла нравственность, окреп дух, поднялись силы народа, и подвиг освобождения Земли Русской, на который благословил его Преподобный, стал возможным.

исло иноков в Обители довольно долго ограничивалось двенадцатью по причине трудности добывания средств к пропитанию; с увеличением вокруг Обители и в особенности с приходом смоленского архимандрита Симона, который предпочел поменять власть на звание послушника у Сергия и при этом вручил Преподобному свое довольно большое состояние, число братии стало быстро возрастать. На средства Симона была отстроена новая более обширная церковь, также и необходимые монастырские здания.

Преподобный мог теперь шире принимать приходящих к нему. Однако приходящий должен был сначала ходить в мирской одежде, присматриваться к монастырским порядкам и исполнять без роптания все черные работы. Затем, по усмотрению игумена, он облекался в простую рясу и камилавку и, не произнося еще обетов иночества, должен был нести трехлетнее испытание или послушание под руководством избранного старца, чтобы он мог испытать свои силы и вполне сознательно произнести обет.

И хотя Обитель уже не нуждалась теперь, как раньше, но Преподобный был все так же скуден в одежде и житии своем, так же равнодушен к почету и отличиям, таким и остался до самой смерти. Но все это было в нем естественно, ничем не подчеркнуто, подвиг свой он нес, просто, ибо иначе и не мог бы. В этой естественности и простоте следует, прежде всего, искать печать избранности.

Существует рассказ Епифания со слов старцев-очевидцев: «Преподобный носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да при том такую ве гхую, которую, как негодную, другие отказывались носить. Чаще всего шил одежду сам. Однажды не случилось хорошего сукна в обители, была лишь одна половинка гнилая, пестрая и плохо сотканная. Никто из братии не хотел ею пользоваться. Один передавал другому, и так обошла она до семи человек. Но Преподобный Сергий взял ее, скроил из нее рясу и не хотел уже расставаться».

Многие приходили издалека, чтобы взглянуть на Преподобного. Пожелал видеть его и один простой землепашец.

Рассказ Н.Спириной

ЕГОР

Егор собирался в Обитель давно. Много удивительных рассказов слышал он о необыкновенном Игумене её, как от своих односельчан, так и от захожих странников. Чего только не наслушался Егор о Настоятеле маленького монастыря, затерянного в дремучих лесах!

Кто говорил о чудесных исцелениях самых безнадёжных болезней, совершённых Святителем; кто рассказывал о Его прозорливости; кто – о Его мудрых наставлениях, не раз в корне изменявших жизнь приходивших к Нему; кто – о Его подвигах, совершаемых тайно и явно в течение многих и многих лет. Не перечесть было всего слышанного Егором о дивном Подвижнике.

Хозяйство у него было самое что ни на есть скудное, и работал он батраком у более зажиточных земляков, так что собраться было несложно.

Егор сплёл себе запасную пару лаптей на дорогу, уложил в котомку единственную чистую рубаху, чтобы предстать пред Игуменом в пристойном виде, насушил ржаных сухарей, забил дверь своей хатёнки доской, поклонился соседям, помолился на церковь и, взяв крепкий посох, отправился в дальний путь.

Долго шёл Егор, и чем ближе подвигался он к желанной цели, тем радостнее и легче становилось у него на сердце. Ноги будто сами шли, и в теле ощущалась лёгкость, и усталость не тяготила. Точно крылья выросли за плечами Егора и что-то пело и звенело внутри его. 

Так дошёл он, презрев все тяготы пути, через глухие леса и дикие места и топкие болота до Обители, и никто не обидел его по дороге. Вот он, наконец, в заветном месте. И что же?!

Егор стоял в ограде Обители и горестно размышлял о том, что ему теперь делать. Не только не допустили его монахи к великому Старцу, но и насмеялись над его простотой и темнотой.

Он вспоминал о том, как благоговейно вошёл он во двор небольшого бедного монастыря и смиренно попросил двух находившихся поблизости иноков показать ему хоть издали прославленного Игумена. Они приветливо ответили на его поклон и, указав рукой на какого-то работавшего неподалёку человека, сказали: «Так вот Он самый и есть, в огороде трудится».

Егор в недоумении взглянул в указанном направлении и смутился. Шагах в двадцати от него копал заступом землю под огород весьма скромного вида старец в худой, выгоревшей и залатанной ряске, подпоясанной обрывком верёвки. Егор заметил, что остальные иноки, как те, которые разговаривали с ним, так и другие, проходившие по двору Обители, были одеты лучше старца.

Опытным взглядом крестьянина Егор разглядел, что работавший в огороде монах управляется с заступом весьма ловко и умело и работа у него удивительно спорится. «Завидного работничка имеет Обитель», – подумал было Егор и тут же спохватился. «Какой же это работник, когда говорят, что это Тот Самый... Нет, быть не может!»

Егор приметил также, что руки старца были мозолистые и огрубевшие от работы, лицо было обветрено и сам он был крепкий и с виду очень сильный, несмотря на возраст. Во всей его фигуре чувствовалась какая-то особая мощь, и делал он свою работу спокойно и уверенно и как будто неторопливо. «Такой на все руки мастер, что ни дай», – мелькнуло опять в голове Егора, и опять он спохватился. «Да что же это, какой же это, прости Господи, Игумен? Разве такие бывают настоятели?!»

Вспомнилось Егору, как однажды в престольный праздник приезжал в соседнее большое село благочинный и с каким почётом и благолепием служки вводили его, поддерживая под руки, в церковь. Одет он был в богатую лиловую рясу, с большим позолоченным крестом на груди, и был собою толст и важен. И рука его, которую поцеловал Егор, подойдя под благословение, была белая и пухлая. А тут что же?!

Егор чуть не заплакал от обиды. И монастырь-то этот самый скуден и убог, и за Игумена ему выдают какого-то бедного работника. Вскипело сердце Егора. Подошёл он к двум обманувшим его инокам и с горечью сказал: «За что же вы меня в обман-то вводите, отцы честные? Не к лицу будто вам шутки шутить и над православными людьми насмехаться! Кого вы мне за Игумена выдаёте?!»

Неожиданно для Егора иноки, вместо того чтобы устыдиться, весьма разгневались и, в свою очередь, напали на него. «Коли тебе наш отец Игумен не по душе, так и уходи откуда пришёл. Тебя никто сюда не звал!» Ругая Егора, они уже собрались было выпроводить его со двора, как в это время человек, работавший в огороде, услышал шум ссоры, остановился и поднял на них глаза.

И сразу всё стихло, такая огромная сила была в одном этом спокойном взгляде. Иноки потупились, устыдившись своей горячности, а Егор застыл на месте как прикованный, в каком-то самозабвении, и не мог отвести глаз от взгляда Старца.

В эту самую минуту в наступившей тишине явственно донёсся топот многих копыт, и к вратам Обители подъехала группа богато одетых всадников верхом на пышно убранных конях. Перед входом в Обитель всадники почтительно спешились и, сняв шапки и истово крестясь, вошли во двор. Впереди шёл дородный, красивый человек в княжеской одежде. За ним шла знатно одетая свита.

Приезжий князь огляделся и, приметив человека с заступом, направился прямо к нему. Подойдя, князь смиренно поклонился ему в землю и попросил благословения. Вслед за ним то же сделали и его спутники. Старец неторопливо и спокойно отложил в сторону заступ, отёр руки полой старенькой рясы, выпрямился и пристально и сурово взглянул прямо в глаза князю. Князь не опустил глаз, но продолжал смотреть на Старца устремлённым и решительным взглядом. Через мгновенье будто луч солнца вспыхнул в глазах Монаха, Он чуть улыбнулся и сердечно обнял гостя.

Свита и иноки в торжественном молчании стояли вокруг. Старец говорил тихо и очень мало, но чувствовалось, что каждое Его слово производило сильное впечатление на собеседников. Князь с напряжённым вниманием слушал Его, стараясь не пропустить ни единого слова, и было видно, что всё, что говорил ему Старец, имело необычайно важное значение.

Держался Старец очень просто, и в этой простоте было что-то неотразимо привлекательное. Он никого не выделял и обращался одинаково сердечно и внимательно со всеми, невзирая на то, был ли это знатный боярин или простой мужик. Все находившиеся около Него инстинктивно тянулись к Нему, как растения к лучу солнца, и было видно, что всем очень хорошо и радостно быть в Его присутствии, и удаляться от Него никому не хотелось.

После беседы состоялась трапеза, в которой приняли участие все присутствующие. Егор не мог есть. Он не отрываясь смотрел на Старца, никого не видя и ничего не замечая вокруг. Он не помнил уже ни о своей обиде, ни о своих недоумениях, ни о себе самом. Сердце его горело, и весь он был как в огне.

И наконец как будто свет вспыхнул внутри него, и он понял. Понял, что в Человеке, на которого он смотрел, и заключалось то самое, ради чего он пришёл сюда; то, чего смутно, но неотступно искало всю жизнь его сердце. Он вздохнул полной грудью с чувством глубочайшего внутреннего облегчения, подошёл к Старцу и в слезах упал Ему в ноги. «Прости меня, Отец, что не распознал Тебя сразу по убожеству своему, – сокрушённо прошептал он. – Сейчас только уразумел я...» Старец обнял его за плечи, поднял и ласково сказал: «Не печалься, сын мой. Ты один правильно рассудил обо мне, они же все ошибаются».

И остался с той поры Егор в бедной, маленькой Обители, куда пришёл искать прославленного Игумена и дивиться на чудеса Его, а нашёл Человека великого сердца, в Котором Одном был явлен образец совмещения небесного и земного и пример истинного общинного жития.

Конечно, путь Преподобного не мог не быть отмеченным так называемыми «чудесами». Ведь чудо есть знамение великого общения с Силами Высшими, с Иерархией Света. Потому кому же, как не Преподобному, должны были быть открыты они. От детства лежала на нем печать избранничества, и в зрелые годы, когда он укрепился и достиг равновесия духовных сил, общение это проявилось многими чудесами, которые не все дошли до нас, ибо не все были записаны.

Всеобщее признание и почитание ни в чем не изменили его, ни его уклада жизни, ни обращения с людьми; он с равною внимательностью и любовью обращался как с князьями, обогащавшими его Обитель, так и с бедняками, питавшимися от монастыря. Всегда оставался простым и кротким наставником, но в редких случаях являлся и суровым судьей. Так житие приводит два случая, когда Преподобный явился обличителем.

Один человек обидел бедного своего соседа, отобрал у него откормленного борова и не заплатил договоренной платы. Потерпевший прибегнул к защите Преподобного. Сергий вызвал обидчика и долго усовещевал его. Обидчик обещал тотчас же заплатить, но, возвратясь домой, вновь пожалел денег и не исполнил своего обещания. Когда же он вошел в клеть, где лежал зарезанный им боров, он увидел, что вся туша изъедена червями, несмотря на зимнее время. Испугался богатей и в туже минуту понес деньги сироте, мясо же выбросил на съедение псам.

Другой рассказ о внезапной слепоте епископа Константинопольского, который хотя и много слышал о чудесах игумена Сергия, но не придавал этим слухам надлежащей веры. Случилось этому епископу быть в Москве по делам церкви, и он решил проверить сам эти слухи и посмотреть на него в Обители. Обуреваемый сомнением и чувством самопревозношения, он говорил: «Может ли быть, чтобы в сих странах воссиял такой светильник, которому подивились бы и древние Отцы?» В таком настроении ума епископ прибыл в Троицкую Обитель, но, уже приближаясь к Обители, он стал ощущать некий непреодолимый страх, и когда взошел в монастырь и увидел Сергия, внезапно был поражен слепотою. Преподобный должен был взять его за руку, чтобы провести в келию свою. Пораженный епископ исповедал Преподобному свое неверие и сомнение свое, и недобрые о нем мысли и просил его об исцелении. Преподобный с молитвою прикоснулся к глазам его, и тот прозрел. Конечно, случаев таких было множество. Несомненно, многие и забылись, ибо сам Преподобный умалчивал о них и другим запрещал разглашать.

Можно было бы думать, что Троицкая Обитель под управлением уже столь прославленного, благодатного и возлюбленного игумена будет крепка и едина духом и безопасна от всяких внутренних потрясений, но вот случилось происшествие, которое едва не лишило Обитель ее Благодатного Покрова и не нарушило само основание ее. Возможно, что причиною этого опять-таки явилось недовольство, таившееся среди братии из-за введения общежития. В жизнеописании нет на это определенных указаний, но связано оно со Стефаном, братом Преподобного.

В один субботний день сам Преподобный служил и был в алтаре, Стефан же, брат его, стоял на клиросе. И вот Преподобный слышит голос брата, резко выговаривающий канонарху за какой-то, по его мнению, непорядок в чинопослецовании. На ответ, что так правят службу по указанию самого игумена, Стефан запальчиво, в раздражении произнес: «Какой он игумен! не я ли старше его? не я ли основал место сие?» При этом произнес он и другие немирные слова, которые тоже услышал Преподобный «и ина некая изрек, их же не лепо бе».

Дослужив всенощную, Преподобный и виду не подал, что слышал, но в ту же ночь оставил монастырь. Трудно сказать, какая именно мысль побудила его, по окончании вечерни, тайно удалиться из монастыря. Игуменство с самого начала не привлекало его и скорее тяготило, но, зная всю ясность, все спокойствие и долготерпение его, невозможно предположить, чтобы поступок брата так повлиял на нет, что он оставил Обитель, чуть не собственноручно выстроенную им. Несомненно, более глубокие причины заставили его принять столь острое решение.

Он чувствовал, что тут не один Стефан, но многие среди братии недовольны на него за введение общежития, за многие суровые правила жизни, и решил не разжигать страстей и предоставить иноков их совести. Вероятно, Высшее Водительство, всегда направлявшее его, и здесь подсказало ему это решение, ибо этим поступком он, с одной стороны, показал пример великого самоотречения, нежелание служить причиною раздора и явить хотя бы намек на придержание к власти, с другой же — как бы налагал новое испытание на свою духовную паству, чтобы тем ярче выявить негодных и отобрать лучший элемент, а также заложить еще один духовный очаг.

Итак, глухою ночью вышел он, одинокий, из столь любимой им Обители искать нового подвига, нового строительства. И наутро, усталый и запыленный, он у врат Махрищского монастыря, основателем и настоятелем которого был его друг Стефан. Узнав о прибытии Преподобного Сергия, Стефан велел ударить в «било» и со всею братией спешит ему навстречу. Поклонясь друг другу до земли, ни один не хочет подыматься первым. Наконец, Сергию, как пришедшему, пришлось уступить и благословить Стефана. После продолжительной беседы любви Сергий рассказал ему о происшедшем в его Обители и просил его дать проводника для отыскания места основания нового пустынного жития.

Обойдя многие пустынные места, Преподобный нашел подходящее место на реке Киржач. Там Преподобный и поселился и заложил основание храма во имя Благовещения Пречистой Богоматери. Но не долго оставался он в одиночестве. После его ухода произошло смятение в Обители. Большинство было глубоко огорчено.

Наступившее тягостное настроение и безначалие тотчас же после ухода Преподобного настолько потрясло дух подвижников, что некоторые из них стали удаляться в другие монастыри, а наиболее преданные решились искать Преподобного. Долго странствовали они по необитаемым лесам Владимирской губернии без всякого успеха. Пока, наконец, некоторым из них, шедшим мимо Махрищского монастыря, удалось узнать от братии монастыря о пребывании своего Наставника. В великой радости одни из них немедленно ушли к Сергию на Киржач, другие же поспешили в свою Обитель оповестить скорбевшую братию и пришли позднее. Преподобный по-прежнему с любовью принимал их и вновь строил им кельи.

Он, всю свою жизнь искавший уединения, никогда не мог остаться один; чудесный Огонь, горевший в нем, привлекал к нему хотя бы раз увидевших его. Всю свою жизнь он отказывался от власти, никогда никого ни в чем не приневоливал, и более всего любил богомыслие и труд, а люди жаждали его слова, его наставления. Так же никогда ни от кого не ждал он помощи. Для него вся помощь была в нем самом и в Ведущей его Благодати. И, может быть, нигде так ярко не сказалась эта черта «неоскудения духовного», как в его уходе на новое заложение и строение еще одной духовной твердыни.

Когда разнеслась весть, что Преподобный основывает новую Обитель, много подражателей пришло к нему, монахов и мирских. Князья и бояре дали денежные пособия на устроение нового монастыря. При таком содействии работы по устройству нового общежития и церкви быстро подвигались.

Тем временем старцы, оставшиеся в покинутой Обители, видя, что их великая Обитель с каждым днем пустеет, решили отправиться к митрополиту Алексию с просьбой о воздействии на Преподобного. Святитель обещал им возвратить их игумена и немедленно послал к Сергию двух архимандритов Герасима и Павла с посланием, исполненным искреннею любовью и признательностью ко всем подвижническим трудам Преподобного, и увещеванием вернуться в Обитель Пресвятой Троицы и утешить плачущую в разлуке братию. «Только не ослушайся нас, и милость Божия и наше благословение всегда пребудут с тобою».

И принял Сергий, не отверг просьбу братии и митрополита, и вернулся в любимую Обитель свою. Святитель Алексий, глубоко чтивший его, немедленно прислал к нему богатую утварь для нового храма, освященного во имя Благовещения, и вклады и дары для Обители Киржачской. Преподобный назначил своим преемником в новоучрежденной Обители ученика своего Романа и вместе с другими, пришедшими из великой Обители к нему на Киржач, поручил ему хранить правило общежития, сам же вернулся в свою Троицкую Обитель.

Епифаний трогательно описывает это возвращение: «Умилительно было видеть, как одни со слезами радости, другие со слезами раскаяния ученики бросились к ногам Святого Старца; одни целовали ему руки, другие — ноги, третьи — самую одежду его; иные, как малые дети, забегали вперед, чтобы налюбоваться на своего желанного Авву, и крестились от радости; со всех сторон слышались восклицания: «Слава тебе, Боже, обо всем Промышляющий! Слава Тебе, Господе, что сподобил Ты нас, осиротевших было, увидеть нашего Отца». И Преподобный радовался духом, видя любовь и раскаяние чад своих, утвердившихся в опыте преданности и послушания.

Так Преподобный по своей величайшей кротости и чуждый всякого насилия, изгнавший себя из монастыря, дабы не встать на пути изгонявших его, возвратился в Обитель в новом обаянии своего облика, всеми желанного, всеми возлюбленного Отца и Заступника. Сергий победил и достиг высшего, оставаясь верным своему основному правилу, что не насилие, но свобода и любовь побеждают. После таких испытаний, после очищения Обители от негодных жизнь подвижников Троицкой Лавры потекла мирно.

Указывается, что он строго наблюдал за исполнением правил общежития как со стороны старших, так и со стороны младших иноков. От старших требовал быть милостивыми и негневливыми, младшей же братии заповедовал исполнять в точности предписанные правила и требования старших. Иерархическое начало в полной мере проводилось в его Обители, но нигде не указано на насилие над индивидуальностью учеников. Так, когда он очень желал поставить игуменом в основанном им Киржачском монастыре ученика своего Исаакия, но тот предпочел подвиг молчания, он не настаивал.

Прекрасно сказано у Ключевского: «По последующей самостоятельной деятельности учеников Преподобного Сергия видно, что под его воспитательным руководством лица не обезличивались, каждый оставался сам собою и, становясь на свое место, входил в состав сложного и стройного целого, как в мозаической иконе различные по величине и цвету камешки укладываются под рукою мастера в гармоническое, выразительное изображение».

Многократно отмечается жизнеописателем Епифанием, что слово Преподобного никогда никого не задевало, он говорил и действовал спокойно и более всего старался убедить, но иногда налагал епитимий. В высокой мере он обладал даром внушать уважение к себе и поддерживать в окружающих достойный и высокий дух просто лишь обаянием своего облика.

Не произносил он и длинных проповедей, речь его отличалась краткостью и убедительностью. Часто говорил он притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые легко запоминались слушателями. Но, прежде всего, Преподобный учил людей своим личным примером, применением учения в жизни каждого дня. Труд в его учении играл огромную, первенствующую роль. Он знал пламенную меру труда, потому непрестанный груд ставился им как условие и средство духовного достижения. Сердцем он прозревал, что труд во имя Светлой Иерар>ли, во имя ближнего преображается в качестве своем. Так труд был Еюзведен им в священное понятие, не отделимое от духовного самоусовершенствования.

Итак, в лице Сергия-игумена мы имеем образ истинного Вождя, входящего как во внутреннюю, так и во внешнюю жизнь доверившихся ему. Он могбыть снисходительным, но нигде не видно попустительства. Есть свидетельство, что при всей своей мягкости он бывал суров на исповеди. Именно его великая справедливость покоряла все сердца.

Смирение, которое так часто упоминается в связи с обликом Преподобного, имеет совершенно другое значение, нежели в современном смысле слова. Преподобный был, прежде, строителем, строитель же не может быть смиренником, ибо он знает ответственность. Многие черты древних событий преломляются совершенно иначе для нас; прежде всего по причине разного понимания слов.

Смирение его было самоотречением, но не самоуничижением, ибо иначе разве мог он явиться духовным наставником столь выдающейся паствы и создать такую мощную духовную твердыню? Разве мог бы он принять ответственность перед всем народом, благословив воинство на страшный бой с вековым врагом Земли Русской? Он знал сил)' духа своего, он знал Волю Сил Высших. Мерилом величия духа всегда будет сознательно принятая тяжесть ответственности. И, как мы видим. Преподобный знал эту меру и принял полную чашу.

Можно сказать, что подвижническая жизнь Сергия, своим личным примером введя в жизнь высокое нравственное учение, отметила Новую Эру в жизни Земли Русской. Благодаря широкому установлению им и учениками его новых обителей, школ суровой подвижнической жизни, сильно поднялась нравственность народа. Возникшие вокруг тихих монастырей-школ целые селения и посады постоянно имели перед собою неповторяемую школу высокого самоотречения и бескорыстного служения ближнему. Разве могла быть одержана победа над страшным врагом, если бы дух народа не был напитан огненной благодатью, исходившей во всей ее неисчерпаемости от его великого Наставника и Заступника?

Уже с половины жизни Облик Преподобного вошел в сознание народа русского как Всенародный Учитель, Заступник и Ободритель. Кто может исчислить, какое множество народа шло к нему со всеми своими нуждами, большими и малыми? Но слава о святости и мудрости Сергия распространилась по всей Руси и помимо воли выдвинула его и на поприще государственной деятельности.

К этому времени устанавливается и его великая дружба со святителем Алексием, утвержденным в звании митрополита всея Руси!

Святитель Алексий часто приезжал в Троицкую Обитель отдохнуть и посоветоваться с мудрым Старцем. Эти два великие подвижника, духовно соединенные узами любви и понима ния, в полном единении работали на благо народа русского, всячески помогая духовному просвещению и строительству Земли Русской. Можно сказать, что они явились наследниками и продолжателями дела Св. Петра, первого митрополита Московского, по собиранию и укреплению Московского Государства.

Часты в то время были междуусобия среди князей, оспаривавших друг у друга ханский ярлык на великокняжество, и митрополит Алексий, неоднократно возлагал на Преподобного труднейшие политические поручения словом и убеждением усмирить распри удельных князей и привести их к признанию верховной власти князя Московского. И настолько было велико обаяние личности Преподобного, что самые упорные смирялись перед силою и мудростью его слова.

Но апофеозом деятельности Преподобного было его историческое благословение на страшную битву великого князя Дмитрия. Он знал, какое следствие будет иметь его слово, и принял на себя эту ответственность. И следствием этого вдохновения и ободрения была великая победа над вековыми утеснителями. Победа эта явилась поворотным пунктом в истории молодого Московского Государства, несмотря на еще угрожавшее нападение врагов, все же она настолько укрепила веру народа в свои силы, настолько подняла дух его, что Московское Государство смогло укрепиться, чтобы с течением времени развиться в Великую Державу Всероссийскую.

Около 1377 года митрополит Алексий, чувствующий уже себя стареющим и слабым и давно лелеявший мысль оставить после себя преемником Преподобного Сергия, решил воспользоваться обычаем, установившимся у русских митрополитов, еще при жизни назначать себе преемника. По вызову митрополита Преподобный явился к нему, и посреди дружественной, духовной беседы Алексий приказал принести золотой «парамандный» крест митрополичий с драгоценными камнями и подал его Преподобному.

Но Святой просто ответил: «Прости мне, Владыко, от юности я не был златоносцем и в старости подобает мне быть в нищете».

«Знаю, что таково было всегда твое житие,— ответил митрополит,— но теперь яви послушание и прими от меня дар сей в благословение». И сам возложил на Преподобного крест. При этом он сообщил ему о возможном назначении Киприана в митрополиты и выразил ему все свои опасения и сомнения в этом человеке, тогда как Преподобного он настолько знает, что с великою радостью назначает его своим преемником.

И снова просил его не отказываться, указывая и на то, что назначение его будет всеми радостно принято, ибо таково желание от великого князя до простых людей. Но Сергий оставался непреклонен:

«Прости мне, Владыко,— говорил он,— ты хочешь возложить на меня бремя выше меры, но ты не найдешь во мня того, что ищешь. И если не хочешь ты отогнать моей нищеты от слышания твоей святыни, не говори более о том».

Алексий понял и не настаивал более. Знал он твердую волю своего друга. Преподобный мог делать лишь то, к чему был призван, лишь водительству внутреннему верил он. И здесь он сумел убедить Святителя, что и для церкви лучше, если он будет продолжать свое дело.

И в этом случае Преподобный выказал себя прозорливцем. Внутренний голос, или, вернее. Силы Высшие, водившие им, не предназначали его к этой деятельности. Вскоре после этого, 12 февраля 1378 года, на 78-м году жизни умер Святитель Алексий, и тотчас же началась десятилетняя борьба за митрополичью кафедру. Печальная страница эта была в истории церкви.

Соперники, оспаривавшие друг у друга кафедру, были архимандрит Михаил, почему-то прозванный Митяем и бывший духовником Вел. Кн, также епископ Дионисий и Киприан, но самым сильным был Михаил. Все эти соперники наперерыв старались заручиться благословением Святого Сергия — столь велик был его авторитет. Михаил, не добившие ь его, простер свою дерзость до, того, что стал угрожать самому игумену Троицкой Обители за его якобы неодобрение в снискании им власти и грозил разрушить монастырь.

Но св. Сергий только говорил братии: «Митяй негодует на нас и замышляет недоброе против нас, но не увидит он Константинополя, не увидит посему и сана митрополита».

Пророчество Преподобного исполнилось. Архимандрит Михаил, отправленный великим князем в Константинополь, чтобы принять жезл митрополита, скоропостижно скончался в пути. После митрополит Киприан в 1381г. был вызван из Киева в Москву.

елика была утрата в лице Святителя Алексия для молодого, еще не окрепшего государства. Но великий князь Дмитрий, лишившись в Святителе Алексии своего заступника и главного советника, нашел его в Преподобном. Нравственное влияние Преподобного на князя Дмитрия было велико.

Искреннюю любовь и уважение питал к Преподобному сам вел. князь Дмитрий и во всех трудных вопросах обращался к нему за советом, нередко и сам навещал его. Преподобный был восприемником детей его, и даже духовная князя скреплена подписью Преподобного В этой духовной навсегда был установлен порядок престолонаследия от отца к сыну; таким порядком был положен еще один камень основания Великого Русского Государства. Преп. Сергий присутствовал и при кончине вел. князя Дмитрия в 1389 году.

Каждое слово, каждое действие Преподобного носило на себе печать убедительности. Той убедительности, которая даже поверх основной мудрости покоряет себе. Когда каждый в глубине существа своего сознает, что так и должно быть и не может быть иначе Конечно, и это качество прежде всего вытекало из Благодати общения с Хранителями Невидимыми, неизменно пребывавшей в сердце его.

Сергий — это живая связь с Миром Огненным!

Может быть, ничто так не приложимо к облику Преподобного, как определение духотворца. Именно вся жизнь его была непрестанным духотворением. Народ чуял этот священный дар и стекался к нему со всех сторон, чтобы приобщиться и почерпнуть этой незримой и несказуемой мощи. Чем же иначе объяснить то живительное действие, то высоко ободряющее и возносящее влияние, то чувство духовной крепости, которое ощущали и уносили с собою все окружавшие и приходившие к нему?

Так, по преданию тех же безымянных странников, братия утверждала, что около Преподобного все оживало и даже злаки лучше росли. И не перечесть тех, кто в видениях и во снах получил совет и помощь Преподобного в телесных и духовных нуждах своих Днем и ночью дух его бодрствовал над возлюбленным народом.

Как Пламень неугасимый и неисчерпаемый, стоит он и сейчас на дозоре, сердцу и духовным очам доступный и зримый.

Множество светильников Земли Русской зажглось около Огня его, ещё больше, может, предстоит. Неисповедимы пути духа...

 Составитель статьи коллектив научно-философского общества (НФО) "Мир через Культуру"

 Литература
1. Статья «Картина Н.К.Рериха «Св. Сергий Радонежский». А.М.МИЛЛЕР, Эстонское общество Рерихов, Таллинн.
2. Очерк Н. Яровской «Преподобный Сергий Радонежский».
3. «Агни Йога о взаимодействии начал». К., «Сердце», 1998.
4. «Агни Йога о героях и подвиге». Киев, «Excelsior», 2001.
5. «Агни Йога» (в 4-х кн.). М., «Сфера», 1999.
6. «Агни Йога» (Высокий путь 1 и 2 кн.,+ Откровение). М., «Сфера», 2002.
7. «Введение в Агни Йогу». Новосибирск, 1997.
8. «Грани Агни Йоги» (т. 1-13), Новосибирск, «Алгим», 1994-1998.
9. «Космические легенды Востока». Днепропетровск, «Полиграфист», 1997.
10. «Криптограммы Востока». Рига, «Угунс», 1992.
11. «Махатмы. Легенды и реальность». М. «Сфера», 2001.
12. «Оккультизм и йога», т. 1, 2. М., «Сфера», 1996.
13. «Письма Елены Рерих», т. 1, 2. Минск, «Лотаць», 1999.
14. «Письма Мастеров Мудрости». М., «Сфера», 1997.
15. «Письма Махатм». Самара, «Агни», 1998.
16. «Письма Учителей Мудрости». М. МЦР, «Мастер Банк», 1997.
17. «Подвижники». Самара, 1994.
18. «С горной вершины». М. «Сфера», 1998.
19. «Свет на пути», (мягк.). М. «Сфера», 1997.
20. «Спираль познания», т.2. М. «Прогресс» «Традиция», 1996.
21. «Спираль познания»,т.1. М. «Прогресс» «Сиринъ», 1992.
22. «Тайная Доктрина». Т.1, 2. Новосиб. Изд-во, 1991.
23. «Учение Махатм». М. «Сфера», 1998.
24. «Учение Храма», т.1, 2. М. МЦР «Мастер Банк», 2001.
25. «Храм Человечества». М. «Дельфис», 2000.
26. Абрамов Б.Н. «Сребротканная нить». Новосибирск, 1999.
27. Беликов П., Князева В. «Рерих». М. «Молодая Гвардия», 1973.
28. Блаватская Е.П. «Голос безмолвия». Избранные статьи, М. «Новый Акрополь», 1993.
29. Блаватская Е.П. «Загадочные племена на голубых горах». 1994.
30. Блаватская Е.П. «Из пещер и дебрей Индостана». Киев «МП Муза», 1991.
31. Блаватская Е.П. «Избранные статьи», ч.1. М. «Новый Акрополь», 1994.
32. Блаватская Е.П. «Избранные статьи», ч.2. М. «Новый Акрополь»,1996.
33. Блаватская Е.П. «Инструкции для учеников внутренней группы». М. «Сфера», 2000.
34. Блаватская Е.П. «Ключ к Теософии». М. «Сфера»1993.
35. Блаватская Е.П. «Космический Разум». М. «Сфера», 10/2002.
36. Блаватская Е.П. «Тайные знания». М. «МК Полиграф»,1994.
37. Бринкли Д. «Спасенный Светом». М., «Вече-АСТ», 1997.
38. Дауэр В. «Эзотерика для начинающих». М. «Рефл – бук», «Ваклер», 1994.
39. Дмитриева Л.П. «”Тайная Доктрина” Елены Блаватской в некоторых понятиях и символах» т.1 «Амрита», 1992.
40. Дмитриева Л.П. «”Тайная Доктрина” Ел.Блаватской в некоторых понятиях и символах» т.2, 3. «Амрита», 1994.
41. Клизовский А.И. «Основы миропонимания Новой Эпохи». Минск, «Мога Н – Вида Н», 1995.
42. Ковалева Н. «Какими мы станем после смерти (наша жизнь в ином измерении)». РИПОЛ Классик. Москва, 2004.
43. Ковалева Н.Е. «Другая реальность». РИПОЛ КЛАССИК, М., 2005.
44. Ковалева Н. «Четыре пути кармы». РИПОЛ КЛАССИК, М., 2003.
45. Ковалева Н.Е. «Посланник Шамбалы». РИПОЛ КЛАССИК, М., 2005.
46. Ковалева Н.Е. «Шамбала – это не миф». РИПОЛ КЛАССИК, М., 2004.
47. Крэнстон С., Уильямс К. «Перевоплощение, новые горизонты». М. «Сфера», 2001.
48. Мэнли Холл. «Адепты Востока». М., «Сфера», 2001.
49. Мэнли Холл. «Адепты Запада». М., «Сфера», 2001.
50. Мэнли Холл. «Двенадцать Учителей человечества». М., «Сфера», 2001.
51. Мэнли Холл. «Перевоплощение». М., «Сфера», 2001.
52. Ориген. «О началах». Самара, 1993.
53. Петерсон Р. «Опыт внетелесных переживаний». Киев, «София», 2002.
54. Писарева Е.Ф. «Миссия Е.П.Б. Теософия и теософское общество».1996.
55. Рерих Е.И. «Письма в Америку», т. 1-3. М., «Сфера», 1996.
56. Рерих Е.И. «Письма в Америку», т. 4. М., «Сфера», 1999.
57. Рерих Е.И. «Путями духа». М., «Сфера», 1999.
58. Рерих Е.И. «У порога Нового Мира». М., МЦР, 2000.
59. Рерих Н. К. «Зажигайте сердца». М., «Молодая Гвардия»,1990.
60. Рерих Н.К. «Алтай - Гималаи». Рига, «Виеда», 1992.
61. Рерих Н.К. «Врата в Будущее». Рига, «Виеда», 1991.
62. Рерих Н.К. «Держава Света. Священный Дозор», Рига, «Виеда», 1992.
63. Рерих Н.К. «Знамя Мира». М., МЦР, 1995.
64. Рерих Н.К. «Листы дневника», 2т. М., МЦР, 1995.
65. Рерих Н.К. «Нерушимое». Рига, «Виеда», 1991.
66. Рерих Н.К. «О Вечном». М. «Республика», 1994.
67. Рерих Н.К. «Письма в Америку». М., «Сфера», 1998.
68. Рерих Н.К. «Сказки». Л., «Экополис», 1991г.
69. Рерих Н.К. «Твердыня пламенная». Рига, «Виеда», 1991.
70. Рерих Н.К. «Химават». Самара, «Агни», 1995.
71. Рерих Н.К. «Шамбала». М. МЦР, 1994.
72. Рерих Н.К. Листы дневника», 3т., М. МЦР, 1996.
73. Рерих Ю.Н. «По тропам Срединной Азии». Самара, «Агни»,1994.
74. Р.Монро. «Оконч. путешествие». «Путеш. вне тела». «Далек. путешествия». В 3-х т. «София», 1999, 2001, 2002.
75. Рокотова Н. «Основы буддизма». Новосибирск, «Согласие», 2001.
76. Рудзитис Р. «Братство Грааля». Рига, «Угунс», 1994.
77. Уранов Н. «Жемчуг исканий». Рига, «Мир Огненный», 1996.
78. Уранов Н. «Нести радость». Рига, «Мир Огненный», (2шт.) 1998.
79. Уранов Н. «Огненный подвиг», (т. 1, 2). Рига, «Мир Огненный», 1995.
80. Уранов Н. «Огонь у порога». Новосибирск, 1999.
81. Уранов Н. «Размышляя над Беспредельностью».в 3-х т. М., 1997-2000- 2001.
82. Фосдик З.Г. «Мои Учителя. (Встречи с Рерихами)». М., «Сфера», 1998.
83. Хейдок А. «Звезды Маньчжурии». М., «Сфера», 2001.
84. Хейдок А. «Огонь у порога». Магнитогорск, «Амрита-Урал», 1994.
85. Хейдок А. «Радуга чудес». М., «Сфера», 2001.