Текст вечера об А.С. Пушкине
Теперь был 1863 год. Наталье Николаевне был 51 год. И она умирала. В соседней комнате собрались дети. Четверо взрослых детей Пушкина. И три дочери от Ланского. Жизнь еще держалась в ней. Держалась воспоминаньями. Не отпускала мысль, что она еще не все сделала, не все еще додумала...
И ей вспомнилось…
В декабре 1828 года произошла их первая встреча.
16-летнюю Наталью тогда только начали вывозить в свет. Сразу же ее божественная красота произвела ошеломляющее впечатление. Она была окружена толпой поклонников. Но поклонники не спешили делать юной красавице предложения, зная о затруднительном материальном положении Гончаровых, да и мать не видела достойного претендента на руку своей младшей дочери.
На том московском балу у Йогеля Наталья была с золотым обручем на голове. Она поразила Пушкина своей одухотворенной и гармоничной красотой.
Пушкин сразу позабыл свои прежние увлечения. «Первый раз в жизни я был робок», – признавался он впоследствии. Наконец, он обратился с просьбой к своему старому знакомому Федору Ивановичу Толстому ввести его в дом Гончаровых. В конце апреля 1829 года Пушкин через графа Толстого сделал Наталье Николаевне предложение. Мать Натальи рассчитывала найти для своей дочери лучшего мужа. К тому же и материальное положение и неблагонадежность Пушкина внушали ей опасения. Пушкин получил тогда неопределенный ответ: Наталья, мол, еще молода, надо подождать. Этот ответ оставлял надежду. Будущей теще он написал: «Этот ответ не отказ: Вы позволяете мне надеяться; и если я еще ропщу, если печаль и горечь еще примешиваются к ощущению счастья, – не обвиняйте меня в неблагодарности. Я понимаю осторожность и нежность матери. Но простите нетерпению сердца больного и (опьяненного) счастьем. – Я уезжаю сейчас и увожу в глубине души своей образ небесного существа, Вам обязанного жизнью». Он ехал на Кавказ, куда давно уже собирался, где русская армия вела тяжелые бои с турецкой армией. Подорожная до Тифлиса пришла только что.
На Северном Кавказе он пишет свои знаменитые строки:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит – оттого,
Что не любить оно не может.
Возвратившись с Кавказа в Москву, Пушкин сразу же поспешил к Гончаровым, но встретил у них довольно холодный прием. Наслышавшись о политических и религиозных взглядах претендента на руку дочери, глубоко религиозная мать Натальи убедилась, что Пушкин не является хорошей партией для ее красавицы-дочери. Наталья тогда еще, действительно не испытывает к Пушкину сколько-нибудь нежных чувств. Пушкин уехал тогда в Михайловское, а затем в Петербург. В стихотворении «Поедем, я готов…» он пишет о своей готовности уехать куда угодно, «надменной убегая» – в Париж, в Италию, в Китай.
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?
Однако, правительство отклонило его прошение о поездке за границу (Пушкин навсегда остался невыездным поэтом).
И вот Пушкин снова в Москве. Он опять бывает в доме Гончаровых на Большой Никитской. В этот раз он настойчиво решает получить окончательный ответ. Судьба его решилась, 6 апреля он сделал Наталье Николаевне еще одно предложение. На этот раз оно было принято. За день до этого он пишет матери невесты редкое по откровенности и проницательности письмо: «Привычка и долгая близость одни могли бы помочь мне заслужить расположение Вашей дочери; я могу надеяться привязать ее к себе с течением долгого времени, – но во мне нет ничего, что могло бы ей нравиться. Если она согласится отдать мне свою руку, – я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. Но будучи окружена восхищением, поклонением, соблазнами, надолго ли сохранит она это спокойствие? … Не станет ли она сожалеть? Не будет ли смотреть на меня, как на помеху, как на коварного похитителя? Не почувствует ли она ко мне отвращения? Бог свидетель, что я готов умереть за нее, – но погибнуть для того только, чтоб оставить ее блистательной вдовою, свободною избрать себе завтра же нового мужа, – это мысль для меня ад». Так думал Пушкин. Однако, он не был прав. Именно Наталья склонила свою мать к этому браку. Именно она пыталась опровергнуть порочащие Пушкина слухи: «Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нем внушают, – пишет она своему деду, – и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут … и что Вы согласитесь составить мое счастье…» Наталья Николаевна уговаривала и мать не противиться ее браку. Та тоже стала понимать, что лучший жених для ее дочери вряд ли найдется. Она стала более ласкова и, наконец, согласилась. После повторного сватовства и согласия матери невесты через месяц было официально объявлено о его помолвке с Натальей Гончаровой. Однако до свадьбы было еще далеко. Отношения с будущей тещей оставались непростыми.
Уезжая в Болдино, он пишет невесте: «… я, на мгновенье поверил, что счастье создано для меня …заверяю Вас честным словом, что буду принадлежать только Вам, или никогда не жениться».Тогда в Болдине он пишет стихотворение «Элегия»:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино, – печаль минувших дней
В моей душе, чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
На следующий день после написания этих строк он получает письмо от Натали, которое рассеяло все его опасения. Наталья Николаевна проявила решительность и активность в отношении матери и благодаря ее большим усилиям свадьба состоялась.
Это письмо не только успокоило Пушкина, но вызвало в нем небывалый творческий подъем. Именно в эту «болдинскую осень» он пишет «Повести Белкина», «Историю села Горюхина», «Домик в Коломне», «Маленькие трагедии», последние главы «Евгения Онегина», множество стихотворений, литературно-критические статьи. Но вдохновенный труд не может удержать Пушкина в Болдино. Он стремится в Москву, к невесте. И только эпидемия холеры и карантин заставляют его оставаться в деревне. Только письма связывают их, а в письмах этих столько любви, нежности, тревоги, мечты…
Пушкин тогда сумел преодолеть все препятствия, в том числе и финансовые. Мать не желала выдавать дочь без приданого, которого у нее не было, и Александр Сергеевич дал ей взаймы 11 тысяч рублей на приданое (за что она затем называла его жадным и презренным ростовщиком). Накануне свадьбы Пушкин был грустен. Своему другу Кривцову написал: «Женат – или почти… Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. … Мне 30 лет. …Я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но во всей наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью».
Москва, вьюжный февраль 1831 года, церковь Большого Вознесения на Никитской улице. Она в венчальном платье, с длинным шлейфом; прозрачная фата ниспадает с головы, украшенной белыми цветами, скользит по открытым плечам, падает на спину. Как она хороша, чувствуется по восторженным взглядам родных и знакомых. А Пушкин – тот никого не замечает, кроме нее. Встретится с ее взглядом горящими голубыми глазами и читает в них Наталья Николаевна любовь и счастье безграничное. И у Натальи Николаевны сердце замирает от счастья и какого-то неясного страха перед будущим. Она любит Пушкина. Она горда тем, что он – знаменитый поэт – выбрал ее подругою жизни.
Они меняются кольцами. Кольцо Пушкина падает, катится по ковру. Он поспешно наклоняется поднять его, и свеча в его левой руке гаснет, а с аналоя, который он задел, падают крест и Евангелие. Наталья Николаевна видит, как смертельной бледностью покрывается его лицо. Такой же бледностью, думает она, как в самый последний день...
Восемнадцатилетняя Наталья Пушкина, вчера еще Гончарова, проснулась после вчерашней свадьбы, глаза ее встретились с восторженными глазами мужа. Он стоял на коленях возле кровати “очевидно, так и простоял всю ночь”, – с волнующим недоумением подумала она и улыбнулась ему...
До середины мая 1831 года молодые жили в Москве. Не сложившиеся отношения Пушкина с тещей заставили его не задерживаться здесь.
Пушкины ненадолго приехали в Петербург, а затем поехали в Царское Село, где он снял дачу. Красота Натальи Николаевны произвела на светский Петербург большое впечатление. Близкий друг Пушкина Дарья Фикельмон записала: «Пушкин приехал из Москвы и привез свою молодую жену… это очень молодая и красивая особа, тонкая, стройная, высокая – лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением, – глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, – взгляд не то чтобы косящий, но неопределенный, тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в нее влюблен». Жену Пушкин иногда в шутку звал: «моя косая Мадонна».
Молодая супруга горько плакала в первые дни медового месяца оттого, что Пушкин, наспех поцеловав ее, с утра до вечера проводил время в разговорах с друзьями. Как-то он всю ночь проспорил на литературные темы, и умоляя о прощении, сказал, что забыл начисто о том, что женат. Только потом Наталья поняла, что Пушкин не такой, как все и приготовилась к своей трудной судьбе жены поэта Пушкина.
Лето 1831 года было самым счастливым в его семейной жизни. Казалось, что все неудачи и беды ушли в прошлое. В Царском селе Пушкин писал свои сказки, постоянно спрашивая мнения жены. Она переписывала его произведения. Такой же помощницей ему она останется на протяжении всей их совместной жизни.
С утра Пушкин писал, закрывшись в кабинете. Она поняла, что в эти священные минуты его тревожить нельзя. Он любил писать лежа на кушетке, а исписанные листы опускались прямо на пол. Около кушетки стоял стол, заваленный книгами, бумагами, перьями... На окнах не было гардин. Он любил солнце и жару, и говорил, что это у него от предков… Она создавала ему тишину. И потихоньку от мужа сочиняла ему стихи, и посылала в письмах. В одном из ответных писем, он с юмором попросил свою “женку” перейти на прозу.
Родные и друзья также чувствовали, что брак этот счастливый: “Между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который так же ее любит”, – писал брат Натальи родным. А Жуковский писал Вяземскому: “Женка его очень милое творение. И он с нею мне весьма нравится. Я более и более за него радуюсь тому, что он женат. И душа, и жизнь, и поэзия в выигрыше”.
Семейная жизнь Пушкиных не была окрашена только в светлые или в темные тона. В ней сочетались все краски. Он очень любил жену, но иногда завидовал друзьям, у которых жены не красавицы. Наталья была выше Пушкина, и он в шутку говорил, что ему «унизительно» находиться рядом с женою.
В первое время Пушкина радовали успехи жены в обществе. Он лишь просил: «Ангел мой, пожалуйста, не кокетничай». В свою очередь Наталья Николаевна не переставала его мучить ревнивыми подозрениями. В письмах он только отбивался и оправдывался. Пушкин был поэт, и по его словам, у него было «пречуткое сердце».
В 1833 году в Болдине Пушкин за время написания гениального произведения «Медный всадник», запустил бороду. На обратном пути даже в Москве не задержался, чтобы Наташечка, по которой он соскучился его первой в бороде увидела. Вообще он был очень простодушен в своем пижонстве: когда писал «Цыган», то носил красную рубаху и широкополую шляпу, а из Крыма явился в тюбетейке.
Он был как ребенок, но это был царь духа. Забрел он однажды без предварительной договоренности к кому-то из друзей, не застал их, остался ждать. Когда те пришли, то застали Пушкина в обществе их маленького сына. Царь духа и карапуз сидели на полу и плевались друг в друга, кто метче. И при этом оба хохотали.
Но если бы кому пришло в голову похлопать его по-свойски по плечу, то мог последовать и вызов на дуэль.
Пушкин часто читал свои стихи жене. Он садился на стул, закидывал ногу на ногу, и это движение его, и эта поза были аристократически изысканны, не нарочиты. Так дано ему было от рождения. Он читал увлеченно и звонко. Сверкали проникновенным блеском голубые глаза, которые видели то, чего еще никто не видел.
Пушкин не раз давал нищему по 25 рублей, когда в доме бывали деньги. Наталья Николаевна молчала. Но когда он отдавал литературные сюжеты (а Гоголь сам вспоминал, что сюжет “Ревизора” и “Мертвых душ” принадлежит Пушкину), она волновалась и упрекала мужа. “Ах ты, моя скупердяйка! – довольно сказал однажды Пушкин, обнимая ее, – Да у меня тут, – он коснулся головы хорошо ухоженными руками, – сюжетов этих великое множество. На мою долю хватит!”
Она редко называла его уменьшительным ласковым именем. Он был Александр Пушкин, Александр Сергеевич или просто Пушкин. Она всегда с незамужней юности чувствовала его превосходство над окружающими людьми. Она знала наизусть все его письма. Они были как произведения искусства, и она их завещала для потомков. Изучая эти письма, только по одним им можно восстановить образ той, душу которой Пушкин любил более ее прекрасного лица, снять с нее обвинения высшего света и недоброжелательных потомков… Просто взять и поверить Пушкину...
Своей тёще Пушкин писал на день ангела письмо: “Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед богом”.
В детстве Наташу называли “скромницей” и “молчуньей”. Она была молчалива и в юности. Когда вышла замуж и появилась в великосветском обществе в рассвете своей удивительной красоты и очарования, не утратила этого свойства. Молчание ее расценивали по-разному: одни считали это недостатком ума, другие думали – из гордости.
Сама Натали уже потом так объясняет себя: “...иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве... Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое раньше принимали за холодность и в ней меня упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства кажется мне профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца”.
Известная в то время предсказательница, внучка Кутузова, Дарья Федоровна Фикельмон очень верно предсказала судьбу Натальи Николаевны: “Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого сердца. Есть что-то воздушное и трогательное во всем ее облике – эта женщина не будет счастлива, я в том уверена! Сейчас ей все улыбается, она совершенно счастлива, жизнь открывается перед ней блестящая и радостная, а между тем голова ее склоняется и весь облик как будто говорит: “Я страдаю”. Но какую же трудную ей предстоит нести судьбу – быть женою поэта, такого поэта, как Пушкин”.
Судьба Пушкина была ему тоже предсказана еще в юности одной гадалкой. И он верил в это предсказание. Она гадала на картах, а потом разглядывала его руку с совершенно необычными линиями, долго думала о чем-то, а потом сказала: “Ты прославишься на всё отечество. Будешь любим народом даже после смерти. Два раза ожидает тебя вынужденное одиночество, вроде, как заключение, но не тюрьма. А жить будешь долго, если на 37-ом году не погибнешь от белой лошади или от руки белого человека. Их особенно должно тебе опасаться. До сих пор сбывалось всё, что предсказала гадалка.
Когда Пушкины в октябре 1831 года вернулись в Петербург, Наталья Николаевна становится украшением светских балов. Приблизительно в это время происходит событие, которое поссорило его со всесильной госпожой Нессельроде, женой министра иностранных дел России. Графиня Нессельроде без ведома Пушкина взяла его жену и повезла на Аничковский вечер, т.к. Пушкина очень понравилась императрице. Но сам Пушкин был взбешен этим, наговорил грубостей графине и, между прочим сказал: «Я не хочу, чтобы моя жена ездила туда, где я не бываю». Речь шла об интимных балах в императорском дворце. Такое приглашение жены без мужа было оскорбительным для Пушкина.
Писатель Владимир Саллогуб записал: «Я с первого же раза без памяти в нее влюбился; надо сказать, что тогда не было почти ни одного юноши в Петербурге, который бы тайно не вздыхал по Пушкиной; ее лучезарная красота рядом с этим магическим именем всем кружила головы».
Наталья Николаевна до самых трагических дней января 1837 года продолжала блистать в свете. Будучи фрейлиной императрицы, она могла посещать по два бала ежедневно. Часто обедала в восемь часов вечера, а возвращалась домой в 4-5 часов утра. Поначалу Пушкин не возражал против такой жизни. Он гордился тем, что его жена покорила светский Петербург. Но вскоре светские развлечения и балы, на которые он должен был сопровождать жену, стали его раздражать. ...Рождается первый ребенок – девочка Мария. Никогда не забыть Наталье Николаевне, как плакал Пушкин во время ее родов, видя ее страдания. За шесть лет совместной жизни – четверо детей.
Зимние балы 1834 года стоили Пушкиным не родившегося ребенка.
Тяжелым был для Пушкина этот 1834 год. Против своей воли он стал камер-юнкером. «Двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове», – так объяснил он причину царской милости. Этот год был тяжелым для него и в материальном отношении, пришлось брать ссуду у правительства. Полиция вскрыла одно из писем его к жене, и за нелестный отзыв о своем камер-юнкерстве он получил выговор от императора. Неудачей закончились его попытки уйти в отставку. Пушкин делится своими грустными мыслями с женой в письме: «Хорошо, коли проживу я лет еще 25; а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажет Машка, а в особенности Сашка. Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковых балах».
В этом же 1834 году Пушкин пишет стихотворение:
Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит, –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, и мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить, а глядь – как раз умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля –
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
Пушкин дорожил свободою, как внутренней стихией, необходимой ему для дыхания. Однажды еще в молодости он писал: «Я устал подчиняться хорошему или дурному пищеварению того или другого начальника; мне надоело видеть, что на моей родине обращаются со мною менее уважительно, нежели с любым английским балбесом, приезжающим предъявить нам свою пошлость, неразборчивость, свое бормотание».
Пушкин приехал в имение Гончаровых на Полотняный Завод и прожил здесь с семьей две недели, гулял, ездил верхом, занимался в великолепной библиотеке Гончаровых.
Уезжая из Полотняного Завода, Наталья Николаевна упросила мужа взять с собою в столицу старших сестер. Пушкин был недоволен этим, но, любя ее, уступил ее просьбам.
У Пушкина есть вещее письмо по этому поводу:
“Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! смотри... Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети – покамест малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не оберешься и семейного спокойствия не будет”.
Но Наталья Николаевна очень жалела сестер. Она хотела приобщить их к петербургской светской жизни, и, что греха таить, хорошо выдать замуж... Сестры получили хорошее всестороннее образование, были хорошими наездницами. Еще до замужества Натальи Николаевны все три сестры были горячими поклонницами таланта Пушкина. Они читали его стихи, переписывали их в альбомы, цитировали. Они были очень дружны.
Что было делать, Пушкин лишь нанял для расширившегося семейства более просторную квартиру.
В свете на них обратили внимание только как на сестер прекрасной госпожи Пушкиной. Добились того, что сестру Екатерину зачислили во фрейлины императрицы.
Управлять домом было трудно. Четверо детей, сестры. Мучили всегдашние нехватки денег, угнетали долги. Помимо ведения хозяйства и материнских обязанностей, Наталья должна была присутствовать на балах, раутах, сопровождать императрицу во время ее выездов. Но она со всем справлялась.
Пушкин писал: “Ты, мне кажется, воюешь без меня дома... Ай-да хват баба! что хорошо, то хорошо!” И еще письмо: “...не еду к тебе по делам, ибо и печатаю Пугачева, и закладываю имения, и вожусь и хлопочу – а письмо твое меня огорчило, а между тем и порадовало; если ты поплакала, не получив от меня письма, стало быть, ты меня еще любишь, женка. За что целую тебе ручки и ножки”.
Это письмо она тоже помнила наизусть: “Благодарю тебя за милое и очень милое письмо. Конечно, друг мой, кроме тебя в жизни моей утешения нет – и жить с тобой в разлуке так же глупо, как и тяжело”.
Она часто помогала мужу. В 1836 году, уезжая в Москву, он даже поручал жене вести многие дела по его журналу Современник”. Она доставала для него бумагу, выполняла другие поручения, и во всем успешно справлялась.
На Каменном острове, куда она приехала со своей старшей сестрой Екатериной (которая в будущем станет женой Дантеса, убийцы ее мужа) в парке играл оркестр. Здесь, в конце парка, Наталья Николаевна через день принимает лечебные ванны. Женщины выходят из парка, и шумная толпа молодых кавалергардов окружает их. Они сыплют веселые, но не очень-то умные остроты и шутки. Один из них, Дантес, красавец с дерзким взглядом светлых глаз, с белокурыми волосами и надменными манерами человека, сознающего свою неотразимость. Он говорит Наталье Николаевне, рисуясь, нарочито подчеркивая свое волнение и изумление:
- Я никогда не думал, что на земле существуют такие неземные создания! Слухи о вашей красоте идут по всему Петербургу. Я счастлив, что увидел вас. – Скрестив руки на груди, он склоняется в низком поклоне. – Но, увы, пеняйте на себя, я теперь не смогу забыть вас. Отныне и впредь буду подле вас на балах, вечерах, в театре... Увы, таков мой удел.
Ничего не отвечая, Наталья Николаевна в досаде идет прямо на кавалергардов, и они расступаются перед ней, с легкой кокетливой улыбкой торопится за ней сестра.
Этот случай сразу же забывается – она уже устала от ежедневных комплиментов. Иногда ей хочется стать незаметной.
Но вскоре на балу у Карамзиных он уже не отходит от нее, не спускает с нее влюбленного взгляда.
В свете барон Дантес появился недавно. Он приехал в Россию в 1833 году с целью сделать карьеру. Во Франции это ему не удалось. В Россию он привез с собой рекомендацию принца Вильгельма прусского, шурина царя Николая 1, и несмотря на то, что русского языка он совершенно не знал, был сразу принят корнетом в кавалергардский полк. Дантес был красив, достаточно умен и хитер, умел нравиться, особенно женщинам, и в петербургском светском обществе вскоре стал одним из самых модных молодых людей.
И вот день за днем, месяц за месяцем он следует всюду за Натальей Николаевной, пишет ей отчаянные письма, во время танцев на балах шепчет жаркие слова, подкарауливает всюду... На глазах всего света он демонстрировал, что потерял голову от любви, и свет с любопытством и злословием следил, что будет дальше.
Вначале Наталью Николаевну занимает ухаживание Дантеса, потом раздражает. Затем она начинает удивляться его постоянству и жалеть его. А потом... потом он становится необходимым ей на балах, в гостях, на прогулках. Она все рассказывает Александру Сергеевичу, ничего не скрывая и не чувствуя вины перед мужем.
Мне веселее, когда он подле меня, – смеется она. – Но люблю я только тебя. И ты знаешь силу моего чувства и долга перед тобой, перед детьми и перед собой.
Пушкин, скрепя сердце, терпит это постоянное присутствие Дантеса возле жены. Дантес часто бывает и у них на правах друга. Пушкин ждет, что легкомысленный молодой человек устанет от бесплодных вздыханий и влюбится в другую женщину. Но минул год, пошел второй – все оставалось по прежнему.
Атмосфера сгущалась. Кольцо интриг сжималось вокруг Пушкина и его жены, которая по молодости лет многого не понимала. Не понимала… Не понимала…
А вот хорошая знакомая Пушкина Мария Волконская в ее возрасте, не задумываясь, отправилась за мужем-декабристом в Сибирь…
Заканчивался 1836 год. Пушкины испытывали большие материальные трудности…
Нужда Пушкина достигла того, что он закладывал ростовщикам шали жены, должал в мелочную лавку, брал взаймы у домовых швейцаров, в то время как царь насильно держал его при дворе в виде особого украшения (как в прежнее время держали шутов).
Накануне дуэли один человек наблюдает Пушкина у книжного развала, видит его плешь и болтающуюся пуговицу на хлястике потертого сюртука, и ему становится жаль поэта. Живописец Брюллов по прозвищу "Европеец" снисходительно жалеет Пушкина, ни разу не побывавшего в Европе, а также за то, что тот развел столько детей и так погряз.
4 ноября 1836 года Пушкин получил по почте письмо – "Диплом светлейшего ордена рогоносцев", в письме намекали на связь Натальи Николаевны с царем Николаем I. Интерес Николая к его жене виден всем. Получается, что он, зная о связи жены с императором, не брезгует пользоваться разными благами от него... И он быстро сел к столу и написал о своем желании немедленно возвратить в казну деньги, которые он задолжал. "А Наташа? Она не виновата в том, что молода и прекрасна, что нравится всем, в том числе, и подлецам..."
Вокруг затравленного Пушкина все веселилось, смеялось, шутило, подсматривало, подмигивало, шепталось, подличало. “Что ж веселитесь...” С этим надо было как-то кончать разом. Искал ли Пушкин смерти? И да, и нет. “Я жить не хочу”, – сказал он секунданту своему Данзасу.
Но ведь был полон и творческих планов. Полным ходом шла работа над “Петром Первым”. Замыслы романов, повестей, новые номера “Современника”. В нём рождался новый Пушкин, которого мы не знаем и, увы, не узнаем никогда.
В 1835 году тяжело заболела Надежда Осиповна, и Пушкин ухаживал за своей матерью с такой нежностью и заботой, что все поражались, зная их весьма сдержанные отношения. У него вдруг пробудилось неизвестное до того времени сыновнее чувство. А мать, умирая, просила у сына прощения за то. что всю жизнь не умела ценить его. Она умерла. Пушкин похоронил ее в Михайловском, возле церкви. Рядом с ней он выкупил место для себя.
Прощаясь с сестрой Ольгой в последний раз, он залился слезами, сказав:
“Едва ли увидимся когда-нибудь на этом свете; а впрочем, жизнь мне надоела; не поверишь, как надоела! Тоска, тоска! все одно и то же, писать не хочется больше, рук не приложишь ни к чему, но... чувствую: не долго мне на земле шататься”.
И с отвращением читаю жизнь мою,
И слезы лью...
Но строк печальных не смываю.
В 1831 году – страшная для Пушкина утрата – ушел Дельвиг.
Затем на 19 октября 1836 года в день Лицея он напишет:
И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый,
Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений,
Туда, в страну теней родных
Навек от нас утекший гений...
Рассказывали, что Пушкин сорвался, подступили слезы, и он не смог дочитать. Через 16 дней начнется дуэльная история, а через 102 дня Пушкин погибнет.
Год каждый, каждую годину
Привык я думой провожать,
Грядущей смерти годовщину
Меж них стараясь угадать.
А чуть раньше он создал и сам реквием – “Памятник” – торжественно-величавые и словно неземные звуки, катящиеся на нас с запредельной высоты, с недосягаемых вершин вечности.
Нет, весь я не умру –
Душа в заветной лире
Мой прах переживет
И тленья убежит...
Тучи над Пушкиным сгущались…
Он вызвает Дантеса на дуэль. Тут разыгралась комедия со свадьбой: Дантес сделал предложение родной сестре Натальи Николаевны Екатерине Николаевне (она безумно влюблена в Дантеса), и проживает тут же, в доме Пушкиных.
В их доме теперь идет предсвадебная суета, Пушкин старается не бывать дома. Свадьба состоялась. Наталья Николаевна была на венчании, но на свадебном обеде Пушкиных не было.
После свадьбы Дантес возобновил свои ухаживания за Натальей Николаевной, он осмелел и на правах родственника стал преследовать ее с новой напористостью, говорил, что женился от отчаяния и чтобы иметь возможность ее чаще видеть. "Жалкая, жалкая судьба Екатерины", – думает теперь на склоне своих дней Наталья Николаевна.
Теперь, когда прошло столько лет, поздно говорить о том, что надо было все бросить и уехать в деревню. Этого хотел Пушкин, и она не возражала. Но обстоятельства, как нарочно, все время складывались иначе: Михайловское продавалось; Болдино находилось в плачевном состоянии, а на ремонт денег не было.
Однажды на балу сам барон Геккерен, приемный отец Дантеса, подошел к ней и сказал, что она убивает его сына, он умирает от любви, и посоветовал оставить мужа и выходить замуж за Дантеса. Оскорбленное сердце вспыхнуло, но тут возле нее появился император и повел ее танцевать кадриль. С кем поделиться, с Пушкиным – тогда дуэли не избежать; с сестрой Катериной? – это принесет ей несчастье. И она выбирает самую неподходящую душеприказчицу: доверяет свои терзания Идалии Полетике.
Для Полетики жизнь – игра, у нее нет трудностей. И она устраивает на своей квартире свидание для Натальи Николаевны и Дантеса для объяснений. Наталья не соглашается. Тогда Идалия просто приглашает ее к себе. Наталья приезжает и вместо Полетики встречает в гостиной Дантеса. Жорж у ее ног. Он ломает руки, говорит о несчастной любви. Наталья потрясена: он – муж родной ее сестры... она – жена Пушкина и мать четверых детей. Когда же он безумец успокоится? Она зовет хозяйку и поспешно прощается: она видит его в последний раз. Так и останется он в ее памяти растерянный с изящно вытянутой дрожащей рукой. А в дверях – прекрасная Идалия с лукавой улыбкой хищницы.
Она часто думала, а любил ли ее Дантес. Сначала было увлечение, а потом какая-то недоступная её пониманию интрига его и барона Геккерена, а может надо было брать выше. Всё это было направлено против Пушкина, Пушкин всё знал и тайну унес в могилу.
Вот что писал о ней впоследствии один пушкинист: «Слишком приметна была она, и как жена гениального поэта, и как одна из красивейших женщин. Малейшую оплошность, неверный шаг её неизменно замечали, и восхищение сменялось завистливым осуждением, суровым и несправедливым».
А Пушкин жаловался своей приятельнице Осиповой: “В этом печальном положении я ещё с огорчением вижу, что моя бедная Наталья стала мишенью для ненависти света”. Многие упрекали Наталью Николаевну в том, что она разоряет мужа своими нарядами, между тем эти сплетники и сплетницы прекрасно знали, что бальные платье для неё покупала любившая её и покровительствовавшая ей её тетушка Е.И. Загряжская. Все это очень беспокоило Пушкина. Но все слухи и сплетни были ничто по сравнению с той лавиной мерзости, которая обрушилась на семью Пушкиных во время наглых ухаживаний Дантеса. Надо ли говорить с каким наслаждением обсуждал эту тему свет. Все наблюдали не раз, как молчаливый, бледный и угрожающий Пушкин смотрел на отпускавшего его жене комплименты кавалергарда.
На одном балу Дантес так скомпрометировал г-жу Пушкину своими взглядами и намеками, что все ужаснулись, а решение Пушкина (о дуэли) было с тех пор принято окончательно. Чаша переполнилась, не было никакого средства остановить несчастье”.
Кое-кто пишет о его жене с плохо скрываемым пренебрежением.
Но мы пощадим интимные чувства поэта, если не умеем им поклониться. Пушкин любил жену. Этим сказано всё. Любил щедро, ревниво, по-царски. В красоте Натальи Николаевны тоже присутствовала какая-то царственная таинственность, привлекавшая взоры и сердца петербургского света. Сам Николай I вздыхал по Натали, но хорошо понимал, чья она жена. Он, пожалуй, и Николаю послал бы дуэльный вызов, если б тот посмел задеть его честь.
Сестра поэта вспоминала: “Признавался мне брат, что он во время каждого бала делается мучеником, а затем проводит от гнетущей его тяжелой мысли бессонные ночи”. “Будучи свидетелем блистательных успехов Натальи Николаевны на вечерах большого света, видя ее окруженною толпою великосветских всякого рода кавалеров, расточающих ей комплименты, (он) расхаживал по бальным залам, из угла в угол, наступая дамам на платья, мужчинам на ноги, и делал другие тому подобные неловкости; его бросало то в жар, то в холод. (За Пушкиным следили его недоброжелатели, хоть он и скрывал это недостойное чувство, ревность бросалась им в глаза, таким образом они обнаружили слабую струну, слабое место обороны.
Поэт рвется из этой гнетущей атмосферы, просится за границу, хоть бы в Китай. Ему отказывают. Более того, Бенкендорф грубо выговаривает даже за короткую отлучку в Москву. С поэтом не церемонятся, обращаются как с крепостным его императорского величества.
“Теперь они смотрят на меня, как на холопа, с которым можно им поступать, как им угодно. Опала легче презрения! Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа Бога”.
Наталья Николаевна закрывает глаза, и в памяти возникает лицо царя Николая I. Оно очень переменчиво. Когда он беседует с кем-то или молча озирает подданных, небрежно заложив за широкий пояс правую руку, а левой перебирает пуговицы мундира, его несколько выпуклые глаза смотрят безо всякого выражения, лицо не одухотворено ни мыслью, ни чувством; оно мертво и, несмотря на правильные черты, неприятно, замкнуто. Когда он разговаривает с Натальей Николаевной, его лицо сияет приветливостью. Его движения олицетворяют благородство, власть, силу. Он высок, хорош фигурой.
Спустя век после гибели Пушкина, Марина Цветаева заклеймила царя Николая I за смерть своего любимого поэта.
Столь величавый
В золоте барм.
– Пушкинской славы
Жалкий жандарм.
Автора – хаял,
Рукопись – стриг.
Польского края
Зверский мясник.
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцеубийца
Царь Николай
Первый.
У Пушкина была болезнь сердца; следовало сделать операцию. Он молил, как милости, позволения уехать за границу. Ему отказали, предоставив лечиться у В.Всеволодова – «очень искусного по ветеринарной части и известного в ученом свете по книге о лечении лошадей», – замечает Пушкин. Лечиться от аневризма у ветеринара!
Он мечтает, как о спасении, теперь уже о самом малом: удрать в деревню да стихи писать. Удрать из “свинского Петербурга” во что бы то ни стало.
Но не тут-то было. И в этом малом ему отказывают. В нем зреет ощущение неминуемой личной катастрофы.
У Пушкина в последнее время было много личных выпадов, пасквилей в адрес влиятельных лиц. Один из них создал скрытую причину враждебного действия, приведшего поэта к окончательной катастрофе. Это – известное стихотворение “На выздоровление Лукулла”, очень яркое, сильное по форме, но по смыслу представлявшее лишь грубое личное злословие насчет тогдашнего министра народного просвещения Уварова, в чьем ведении был также отдел цензуры. Травимый правительством, да и критиками (Булгарин зловеще прокаркал о нем, как о “светиле, угасшем в полдень”, и Белинский ему вторил), поэт становится болезненно раним. В предсмертном 1836 году он шлет три вызова на дуэль по поводам совершенно незначительным. Тем большее удовольствие его недругам доставляло дразнить его, раздувать “чуть затаившийся пожар”.
А тут, как нельзя кстати, история с Дантесом и Натальей Николаевной. Вельможная свора оживилась; зрелище обещало быть увлекательным. Теперь для каждого нашлось дело: сводничать, интриговать, злословить, распускать сплетни, от души потешаться над этим “бешеным ревнивцем”, мужем, который, право же так смешон в своей бессильной ярости. А мог быть ещё более смешон в роли рогоносца.
«Жена Пушкина, безвинная вполне, имела неосторожность обо всем сообщать мужу и только бесила его», – вспоминают их знакомые.
Наталья Николаевна затушила пахитоску в хрустальной пепельнице… Недавно она стала курить… И снова воспоминания…
Пушкин никому не сказал о предстоящем поединке. В 11 часов он спокойно обедал с семьей. Потом вышел из дома ненадолго, чтобы встретиться со своим секундантом К.К.Данзасом. Данзас отправился за пистолетами, а Пушкин вернулся к себе. Около 12 часов дня в квартиру на Мойке пришел библиотекарь Ф.Ф. Цветаев. Он говорил с поэтом о новом издании его произведений.
Сейчас и мы побываем на этой квартире.
Перед нами шестая по счету петербургская квартира Пушкиных. Они привыкли кочевать. Той осенью Пушкин много работал, строил планы. Заканчивал «Капитанскую дочку», 31 тетрадь «Истории Петра» лежала в кабинете… Множество начатых работ… Поэт был на вершине славы, в расцвете творческого гения. Он уже написал “Полтаву”, “Бориса Годунова”, “Евгения Онегина”, задумывал новые произведения, начинал исторические исследования. Казалось все впереди...
Кабинет Пушкина – самая главная комната квартиры. Кресло было удобным для работы – с подставкой для книг и с выдвижной скамеечкой для ног. Пушкин любил работать полулежа, по юношеской привычке закинув руки за голову, затем присесть и записать. И исписанные листы падали на пол…
Настоящими своими друзьями Пушкин считал книги.
Человека среднего роста, с огненными глазами на желтоватом нервном лице хорошо знали в знаменитых книжных магазинах Петербурга и в лавках попроще.
Сразу бросается в глаза: Пушкин был высокообразованным человеком. Книги, находящиеся в библиотеке, изданы на 16 языках! Превосходное знание многих языков давало ему возможность читать в подлинниках лучшие произведения мировой литературы. На полках теснятся летописи, словари, учебники, мемуары, философские, медицинские сочинения, труды историков, этнографов, экономистов. Великого поэта интересовала астрономия, путешествия, песни и обычаи многих народов, теория шахмат, происхождение слов. Пушкин был человек самого многостороннего знания и огромной начитанности, как утверждали современники. Белинский называл Пушкина “мирообъемлющим гением”.
В тот день серое, серое петербургское утро, с ветром и мокрым снегом, сизое, угрожающее небо, нависшее над потемневшими домами, сменилось ясным холодным днем. Наталья Николаевна поехала за старшими детьми, которые были у княгини Мещерской – близкого друга Пушкиных. Обычно вещее сердце Натальи Николаевны в тот день не чуяло беды. Не заметила она и того, как, чуть свернув в сторону, ее сани пропустили встречные, в которых ехал Пушкин с Дантесом, ехали стреляться на Черную Речку...
К обеду семья собиралась по-столичному поздно. Часы били шесть раз, в комнату подавали свечи. Зимой к шести совсем темно.
Александра Сергеевича ждали к обеду, а он запаздывал. Уже давно был накрыт стол. Из детской доносились мягкие удары мяча, грохот падающих игрушек, голос няни, словом, обычная вечерняя суета многодетной семьи, ожидающей домой главу этой семьи... Сестра Натальи Александра, которая жила тоже с ними, вспоминала со смехом, как Наталья Николаевна вчера на балу у графини Разумовской обыграла в шахматы одного самоуверенного иностранца-мастера игры в шахматы. Когда он проиграл, графиня Разумовская, смеясь, сказала гостю: "Вот какие наши русские женщины!" И опять смолчало сердце-вещун... Вчера на балу было весело. Пушкин танцевал несколько раз. Это удивило Наталью Николаевну и обрадовало. Последнее время он не танцевал на балах и был мрачен... Он всегда вел себя на балах так, точно отбывал повинность, будто попал совсем не в свое общество. В большой же компании близких друзей не было никого веселее, остроумнее, интереснее его.
Но присутствие на балах было обязательным.
Только спустя много времени, она узнала, что, занимаясь деловыми разговорами и танцуя с дамами, он ещё и тайно ото всех искал секунданта для завтрашней дуэли...
Наталья Николаевна, утомившись на балу, крепко спала и не слышала, как ночью к Пушкину приезжал секундант Дантеса Д’Аршиак и передал вызов на дуэль. Пушкин принял вызов.
За час перед тем как ехать стреляться, Пушкин написал письмо тон письма спокойный, почерк ясный, летучий и четкий как всегда.
В кондитерской Вольфа и Беранже поэта последний раз видели здоровым и невредимым... Здесь он встретился со своим секундантом лицейским приятелем Данзасом и сани повезли их по Невскому проспекту, Дворцовой площади, через Неву и дальше к Черной речке.
Секундантом Пушкин выбрал Константина Данзаса. Если б в Петербурге находились Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин и Иван Малиновский – ближайшие и дорогие Пушкину лицейские друзья, – может быть, он выбрал бы кого-нибудь из них. Но тогда и дуэль могла бы не состояться. Декабрист Пущин из тюремной камеры писал Малиновскому: “... если б я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь, я нашел бы средство сохранить поэта-товарища, достояние России”.
Но именно Данзас оказался с Пушкиным в его страшный час...
Когда ехали на дуэль, то на Дворцовой набережной они встретили в экипаже госпожу Пушкину. Данзас узнал ее, надежда в нем блеснула, встреча эта могла поправить все. Но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.
День был ясный. Петербургское великосветское общество каталось на горках, и в то время некоторые уже оттуда возвращались. Знакомые раскланивались Пушкину и Данзасу и никто будто не догадывался, куда они ехали. Князь Голицын им закричал “Что вы так поздно едете, все уже оттуда разъезжаются?!”
Оба противника приехали почти одновременно. Пушкин выбрался из саней. Снегу было по колено. Он лег на снег и начал свистать. Дантес ловко помогал секундантам утаптывать дорожку.
Вспоминают участники дуэли, секунданты Данзас и д’Аршиак (секундант Дантеса):
“На место встречи мы прибыли в половине пятого. Дул очень сильный ветер, что заставило нас искать убежище в маленькой сосновой роще”.
“Морозу было градусов 15. Закутанный в медвежью шубу, Пушкин молчал, по-видимому был столько же спокоен, как и во время пути, но в нем выражалось сильное нетерпение приступить скорее к делу...
Отмерив шаги, Данзас и д’Аршиак отметили барьер своими шинелями и начали заряжать пистолеты. Все было кончено. Противников поставили, подали им пистолеты, и по сигналу, который дал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться.
Пушкин был настоящим спортсменом: скакал, принимал ледяные ванны, хорошо стрелял. Он носил железную трость, тренировал руку, чтобы при стрельбе не дрогнула. У него были все шансы убить Дантеса. Судьба распорядилась иначе.
Но именно Пушкин поставил самые кровавые условия дуэли. Стрелялись с десяти шагов, тут трудно было промахнуться даже раненому. В случае же такого промаха с обеих сторон поединок возобновлялся. Пушкин был отличным стрелком, все время тренировал свою руку и мог бы без промаха выстрелить, еще не подходя к барьеру, но он никогда первым не стрелял и, быстро пройдя свои десять шагов, остановился, дождавшись выстрела Дантеса.
Дантес не дойдя до барьера, выстрелил первым. Смертельно раненный Пушкин упал.
– Кажется, у меня раздроблено бедро.
Он упал на шинель, служившую барьером, и остался неподвижным, лицом к земле.
При падении Пушкина пистолет его попал в снег, и потому Данзас подал ему другой. Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.
Дантес упал, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, коею он закрыл себе грудь и будучи тем ослаблена, попала в пуговицу... эта пуговица спасла Дантеса. Пушкин, увидя его падающего, бросил вверх пистолет и закричал “Браво!” Между тем кровь лила из раны.
Когда Пушкин узнал, что не убил Дантеса, он сказал: “Поправимся – снова начнем”.
Пушкин был ранен в правую сторону живота, пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с пахом, глубоко вошла в живот и там остановилась.
Пушкин потерял сознание и, лежа на снегу, истекал кровью.
Врача на месте дуэли не было. Данзас не позаботился об этом. В санях везти тяжелораненого было невозможно. И Данзас принужден был воспользоваться каретой Дантеса. Она медленно повезла поэта по той же дороге назад...
Итак, ужин остывал...
Наталья Николаевна подошла к окну и, узнав остановившуюся подле их дома карету Дантеса, в негодовании воскликнула: «Как смел он снова явиться сюда?!
Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас, в расстегнутой верхней одежде, взволнованным голосом проговорил:
– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Всё будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен...
Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу. «Трудно тебе нести меня», – слабым голосом говорит Пушкин…
– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна. Всё будет хорошо, – одними губами говорит он ей и пытается улыбнуться.
Ей тогда сказали, что он ранен в ногу. Он закричал вдруг твердым и сильным голосом, чтобы жена не входила в кабинет, куда его положили. Необыкновенное присутствие духа не покидало больного. Лишь время от времени он жаловался на боль в животе, и забывался на короткое время.
Один за другим начали к Пушкину съезжаться друзья. Они, до самой смерти не оставляли его дом и отлучались только на короткое время.
Привычный облик квартиры изменился. В гостиной, у дверей, ведущих в кабинет, где лежал Пушкин, поставили кушетку для Натальи Николаевны. Пушкин щадил жену и просил ее не входить к нему – вначале от нее скрывали правду о его смертельном ранении. Наталья Николаевна оставалась в гостиной, чтобы слышать, что происходит в кабинете, и ждать, когда он её позовет. Врачей разыскали не скоро. Осмотрев рану, царский врач Арендт сообщил больному: надежд на выздоровление нет. Двое суток раненый лежал с ощущением приговоренного к смерти. Мучительную боль переносил с необыкновенной твердостью. Сам тер себе виски льдом, накладывал на живот припарки. Рядом с ним постоянно находились Жуковский, Вяземский, Даль. Приезжали прощаться близкие.
Владимир Иванович Даль – близкий друг Пушкина, врач, автор Толкового словаря русского языка.
Даль безвыходно находился при умирающем поэте. Пушкин его всегда любил. В последние часы первый раз сказал ему "ты". "Я отвечал ему тем же и побратался с ним не для здешнего мира", – с горечью говорил он потом. Последнюю ночь Пушкин проводил вдвоем с Далем. Жуковский, Вильегорский и Вяземский отдыхали в соседней комнате. Врачи ушли, доверяя лечебному опыту Даля. Даль поил Пушкина из ложечки холодной водой, держал миску со льдом, и Пушкин сам тер себе льдом виски, приговаривая: "Вот и прекрасно!"
Не чью-нибудь, а его, Даля, руку держал Пушкин в своей холодеющей руке, не кого-нибудь, а его, Даля, он называл, умирая, братом. Не кто-нибудь, а Даль был с ним в его последних грезах: "Ну подымай же меня, пойдём, да выше, выше! ... Мне было пригрезилось, что я с тобой лезу вверх по этим книгам и полкам, высоко, и голова закружилась. – И снова Пушкин слабо сжимал руку Даля уже совсем холодными пальцами. – Пойдём! Ну, пойдём же, пожалуйста, да вместе!"
Наталья Николаевна не знала, что в эти дни народ толпился не только в прихожей, но и во дворе, у дома и на улице. Не знала, что петербуржцы брали извозчиков, давая им адрес: "К Пушкину!" А Жуковский на дверях вывешивал бюллетень состояния здоровья Александра Сергеевича.
Наталья Николаевна первый раз заплакала, когда привели детей, испуганно жавшихся друг к другу, не понимавших, что случилось с отцом, с матерью, почему столько людей, что происходит вокруг.
Ещё бы!
Ведь Машеньке, как две капли воды похожей на отца и курчавыми волосами и глазами в голубизну, – только четыре, Сашеньке, белокурому любимцу Пушкина, всего три: толстощекому кудрявому Гришеньке – еще нет и двух, а восьмимесячную Ташу, беленькую, похожую на ангела, держит на руках Александра, сестра Натальи Николаевны.
Умирая, он попросил составить список долгов и подписал их. Он попросил Данзаса при нем сжечь какую-то бумагу. Он вынул из поданной ему шкатулки перстни и раздал их друзьям. Данзасу – с бирюзой, тот, что подарил ему когда-то лучший друг Нащокин, подарил со значением (Оно было заговорено от насильственной смерти); Жуковскому – кольцо с сердоликом...
Она не знала, что вечером ему сделалось хуже. В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решился застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса. Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы...
Он не хотел, чтобы жена видела его страдания, которые он с удивительным мужеством пересиливал, и когда она входила, он просил увести её. В два часа дня 29 января в Пушкине оставалось жизни на три четверти часа. Он раскрыл глаза и попросил мочёной морошки. Просил позвать жену, чтобы она его кормила. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую – и приникла лицом к челу уходящего мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:
– Ну, ну, ничего, слава богу, всё хорошо.
Потом были ночи и дни, но когда что – она не знала.
Иногда приходя в сознание, видела сменяющиеся лица склонившихся над постелью друзей Пушкина.
Не осознавала она и свой безумный крик "Пушкин! Ты будешь жить!" Но запомнилось его лицо – величественное, спокойное и прекрасное, какого она не знала в прежней его жизни.
Друзья и ближние молчали, сложа руки, окружили изголовье отходящего. По его просьбе, его подняли на подушках выше. Он вдруг, будто проснувшись, быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал:
– Кончена жизнь. Тяжело дышать, давит.
Это были его последние слова.
Еще один слабый, едва заметный вздох – пропасть необъятная, неизмеримая разделяла уже живых от мертвого. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили его смерти.
На письменном столе Пушкина – чернильница с фигуркой опирающегося на якорь арапчонка – новогодний подарок друга Нащокина. Арапчонок – намек на Ганнибала, выходца из Абиссинии, который был привезен в подарок Петру Первому. Более всего в прадеде Пушкин ценил независимость и достоинство в обращении с царями.
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперстник, а не раб.
Эти часы остановились в момент смерти поэта в 14 часов 45 минут. Обе стрелки образуют одну горизонтальную линию, разделяя круг пополам, как бы, подводя черту…
Говорят, что когда его товарищ и секундант Данзас, желая выведать, в каких чувствах умирает он к Дантесу, спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь в случае смерти касательно Дантеса, он отвечал: “Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть: прощаю ему и хочу умереть христианином”.
Описывая первые минуты после смерти, Жуковский пишет: “Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видел ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти... Что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо. Это не было ни сон, ни покой; не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; не было также и выражение поэтическое. Нет! какая-то важная, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубоко удовлетворяющее знание. Всматриваясь в него, мне всё хотелось спросить: что видишь друг?”
Теперь стою я, как ваятель
В своей великой мастерской.
Передо мной – как исполины,
Недовершенные мечты!
Как мрамор, ждут они единой
Для жизни творческой черты…
Простите ж, пышные мечтанья!
Осуществить я вас не мог!..
О, умираю я, как бог
Средь начатого мирозданья!
Через 45 минут после кончины Пушкина в дом на Мойке пришли жандармы с обыском. Они просмотрели и пронумеровали красными чернилами его рукописи, все бумаги запечатали печатью.
Жуковскому во время обыска удалось спрятать письма Пушкина, переданные ему Натальей Николаевной. Тело Пушкина вынесли и тайно доставили в Конюшенную церковь.
А через несколько дней по всему Петербургу разошлись списки стихотворения М.Ю.Лермонтова “Смерть поэта”.
Погиб Поэт! – невольник чести –
Пал, оклеветанный молвой…
…
Угас, как светоч, дивный гений,
Увял торжественный венок.
1 февраля состоялось отпевание. В маленькой церкви едва уместились родные, друзья, товарищи по Лицею. На площади и близлежащих улицах собрались огромные толпы народа – проститься с Пушкиным. Современники вспоминали, что такого невероятного скопления людей Петербург не видел со дня восстания декабристов. Из высоких кругов не было никого…
Ночью 3 февраля ящик с гробом, обернутым в темную рогожу, поставили на простые сани. В них примостился старый дядька Пушкина – Никита Тимофеевич Козлов.
Гроб сопровождали две кибитки: в одной ехал Александр Иванович Тургенев, в другой – жандармский офицер Ракеев.
Прах великого поэта тайно вывезли из столицы... Стоял лютый мороз. Светила луна. Снежная пыль летела в глаза Никите Тимофеевичу и таяла в слезах – старик припал головой к гробу, да так и застыл до самого места... Гроб был обит красным бархатом. Тургенев потом рассказывал Наталье Николаевне, что Никита не ел, не пил, не отходил от гроба своего барина…
Святогорский монастырь – место последнего пристанища поэта, трагически погибшего в январе 1837 года, – фамильное кладбище Ганнибалов – Пушкиных. Здесь покоится прах деда и бабки, отца и матери и маленького брата Александра Сергеевича – Платона.
Как известно, хоронить Пушкина в Петербурге царь не разрешил. Он вспомнил о желании поэта быть похороненным в Святогорье, на родовом кладбище.
И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
Здесь и похоронили его тело 18 февраля. На вершине могильного холма, среди частых стволов вековых дубов и лип, площадка, обнесенная белой мраморной балюстрадой. Рядом древний Успенский собор, как богатырь на страже. Здесь лежит сердце Пушкина.
Наталья Николаевна после смерти мужа с детьми отправилась на Полотняный завод к родным. Затем вернулась в Петербург. Мечтала выкупить Михайловское. Что касается разорительных долгов, то царь взял их на себя.
И вот наконец с Михайловским все было решено в пользу семьи Пушкиных. И они отправляются в то село, которое так любил Пушкин, в котором много творил, и где по его воле он был похоронен.
Наталья Николаевна впервые приехала на могилу мужа, спустя четыре года после его смерти. Известный петербургский мастер Пермагоров сделал надгробие Пушкину. Оно понравилось ей своим изяществом, простотой и значительностью. Она должна была его установить. Она пришла первый раз сама, сопровождал ее только дядька Никита Тимофеевич. Она стояла на коленях, обхватив руками обложенный дерном холмик с деревянным крестом, сотрясаясь в рыданиях. Плакал и Никита Тимофеевич, держа в руках помятый картуз.
В Михайловском безраздельно царил дух Пушкина, он жил здесь всюду. И Наталья Николаевна ежеминутно ощущала его дорогое присутствие. Это и увеличивало горе, и вселяло какую-то непонятную силу.
Когда Наталья Николаевна выплакала всю ожившую боль, она привела детей на могилу отца, Они собирали цветы, украшая ими памятник.
Над могилой белеет мраморный обелиск, поставленный четыре годы спустя после смерти Пушкина. Под обелиском урна с наброшенным на нее покрывалом, на гранитном цоколе надпись:
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
РОДИЛСЯ В МОСКВЕ 26 мая 1799 года.
СКОНЧАЛСЯ в ПЕТЕРБУРГЕ 29 января 1837 года.
Теперь Наталья Николаевна умирала. В соседней комнате собрались дети. Четверо взрослых детей Пушкина. И три дочери от Ланского, за которого она вышла замуж через семь лет после гибели Пушкина. Жизнь еще держалась в ней. Держалась воспоминаньями. Не отпускала мысль, что она ещё не всё сделала, не всё ещё додумала...
Она вспомнила о своей старшей сестре Екатерине, ставшей женой убийцы ее первого мужа. Наталья Николаевна считала, что сестра знала о дуэли и не предотвратила её. Она всю жизнь не хотела ничего знать о сестре, и только теперь на смертном одре жалость к ней захлестнула устоявшееся отчуждение. И хотя, сестра уже покинула этот мир, она сказала ей: “Я прощаю тебе всё...”
Екатерина умерла во Франции. Убийца великого поэта не дожил до 100-летия Пушкина всего 4 года. Он умер в городе Сульц в 1895 году в возрасте 83 лет. Одна из его дочерей – Леония-Шарлотта была девушкой необыкновенной. Не видя и не зная русских, она изучила русский язык. Леония обожала Россию и больше всего на свете – Пушкина! Однажды во время вспышки гнева она назвала отца убийцей и больше никогда не говорила с ним. В своей комнате на месте иконы Леония повесила портрет Пушкина. Любовь к Пушкину и ненависть к отцу привели её к нервному заболеванию и она скончалась совсем молодой.
Земная жизнь прекрасной Натали Гончаровой, Натальи Николаевны Пушкиной подходила к концу. Последнее, что услышала она в своих грезах, был её собственный безумный крик: “Ты будешь жить, Пушкин!”, и поняла, что она уже умирает. Душа, которую так любил Пушкин, медленно покидала этот прекрасный человеческий облик.
В Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры стоит надгробие с надписью “Наталья Николаевна Ланская. 1812-1863 год”. Но может быть рука какого-нибудь потомка к фамилии Ланская по человеческой и исторической справедливости добавит “– Пушкина”?
Дух в свою очередь, также троичен: его представляют три высших принципа в семиричном строении человека: атма, будхи, манас (отец, мать, сын). Эта высшая духовная триада человека составляет его индивидуальность, его бессмертную божественную природу, его совесть, его высшее “Я”. Это Бог внутри нас, наш собственный 
В мае 1918 года Александр Чижевский защитил докторскую диссертацию на тему «О периодичности всемирно-исторического процесса». В ней он показывал, как циклы солнечной активности влияют на различные жизненные процессы, начиная от урожайности растений и кончая психическим состоянием человека. Тогда, в 1918 году, из-за сложности политической обстановки, на защите мало кто присутствовал, и она не вызвала заметного отклика. Но когда в 1924 году Чижевский издал в Калуге отдельные положения своей докторской диссертации, критика обрушилась на него со всех сторон. Ученый писал:
Сейчас он широко известен как аэроионизатор или люстра Чижевского. В современных санитарных нормах предусмотрен пункт о том, что к каждому кондиционеру необходимо приставлять аэронизатор, т.е. они должны работать в паре.
