Научно-философское общество
Мир через Культуру

(Жизнь и творчество Ф.М. Достоевского)

Страницы биографии… Человеколюбивая этика писателя…

Религия… Пророчества… Миссия России…

Важные черты мировоззрения писателя…

Духовное завещание писателя современникам и потомкам…

 

«Жила-была одна баба, злющая-презлющая, и померла.

И не осталось после неё ни одной добродетели.

Схватили её черти и кинули в огненное озеро.

А ангел-хранитель стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель её припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу:

«Она, - говорит, - в огороде луковку выдернула и нищенке подала».

И отвечает ему Бог: «Возьми же ты эту самую луковку и протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь её вон из озера, то пусть в рай идёт, а оборвётся луковка, то там и оставаться бабе, где теперь».

Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: «На, - говорит, - баба, схватись и тянись». И стал он её осторожно тянуть и уж было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что её тянут вон, и стали все за неё хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать:

«Меня тянут , а не вас, моя луковка, а не ваша».

Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась.

И упала баба в озеро и горит по сей день. А ангел заплакал и отошёл».

Этот сказ про луковку имеет глубокий духовный смысл.

Его пересказала Алёше Карамазову Грушенька из романа Достоевского «Братья Карамазовы».

 

Родился будущий писатель 30 октября 1821 года в Москве.

Его отец, Михаил Андреевич, лекарь, работал в больнице для бедных.

На территории этой больницы в казённой квартире и жила многодетная семья Достоевских. Детей было семеро.

Фёдор был вторым ребёнком в семье, старшим был Михаил, с которым Фёдор был очень дружен, и дружба эта сохранялась всю жизнь.

Фёдор был очень ранимым, болезненно застенчивым ребёнком.

Больше всех он любил свою матушку Марию Фёдоровну, добрую, ласковую, тихую, рано оставившую мир и детей.

Потеря любимой матушки стала для Феди (ему было тогда 15 лет) непреодолимым горем, а следом ошеломило известие о смерти А.С.Пушкина, на время заставившее забыть о личном горе.

Отец, напротив, был угрюмым и суровым человеком, он сам учил детей грамоте.

Первой книгой для чтения у братьев Достоевских была история Ветхого и Нового Завета в переложении для детей, которые Фёдор берёг как святыню.

Жили Достоевские скромно, замкнуто, патриархально, гостей принимали очень редко, зато часто семья собиралась в небольшой гостиной за овальным столом, где проводились семейные чтения.

Отец читал «Историю государства Российского» Карамзина, томики Пушкина и Жуковского. И эти дорогие минуты семейного чтения, когда обычно суровое лицо папеньки теплело, остались в памяти Фёдора светлым воспоминанием на всю его жизнь.

У отца было маленькое именьице «Даровое» под Москвой, которое он приобрёл  в конце жизни на деньги, заработанные долголетним трудом.

Для Феди время, проводимое летом в деревне, на природе, было сплошным радостным сном. В последствии он считал это время самым благословенным в своей жизни.

В 13 лет Федора вместе с Мишей отдали учиться в частный пансион.

Затем, по прошению отца, братья поступили на казённый счёт в Главное инженерное училище в Петербурге, располагавшееся в здании бывшего Михайловского дворца.

Дворец был построен на острове в окружении речек Фонтанки и Мойки по проекту архитектора Баженова для Павла I в виде средневековой крепости, где император надеялся надёжно укрыться от своих врагов, но именно там нашёл он свою страшную смерть.

Инженерный замок, как называли инженерное училище, произвёл на Федю мрачное, почти зловещее впечатление. Жил он впроголодь, постоянно испытывал нехватку денег, дополнительно просить у отца не смел и более всего боялся, что кто-то заметит его бедственное положение и пожалеет его.

Окончив училище, Фёдор поступил на службу в чертёжную мастерскую Инженерного департамента. Работа в департаменте угнетала его, и через год службы он оставил её, решив полностью себя посвятить литературе.

«Служба надоела, как картофель, – писал он брату, – подал в отставку.

Клянусь тебе, не мог служить более. Жизни не рад, как отнимают лучшее время даром. Насчёт моей жизни не беспокойся, кусок хлеба я найду скоро.

Я буду адски работать. Теперь я свободен…»

По признанию самого Достоевского, сочинять он начал ещё в родительском доме в Москве, продолжил в Петербурге в инженерном училище, но свои литературные занятия тщательно скрывал от окружающих, только с братом Михаилом, тоже будущим литератором, был откровенен.

Они вместе мечтали, беседовали о поэзии и поэтах.

Братья много читают. Вслед за Пушкиным любимыми поэтами Фёдора Достоевского были Шиллер и Шекспир, Гёте, Байрон, Лермонтов.

Фёдор очень любил читать стихи вслух, наслаждаясь их музыкальностью.

На встречах с товарищами по перу, когда он читал главы из своих сочинений, несмотря на тихий, глуховатый голос без особого выражения и неказистый вид (нескладная коренастая фигура, большие руки, ноги, землисто-бледное лицо с глубоко посаженными глазами), с него не сводили зачарованных глаз.

В комнате устанавливалась такая тишина, что слышно было, как дышит во сне кот. Его чтение неотразимо действовало на слушателей.

Очень любил Достоевский произведения Н.В. Гоголя, многие отрывки из них знал наизусть и часто с упоением читал вслух слова любимого писателя:

«Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудного прекрасного далёка вижу тебя: бедно, разбросанно и неприютно в тебе…

Но какая же непостижимая, тайная сила влечёт к тебе?»

Он любил один бродить по петербургским улочкам, то вглядываясь в лица прохожих, то, напротив, никого и ничего не замечая вокруг, наталкиваясь на встречных, полностью погружаясь в мечты.

В уме он сочинял романы со сложной, запутанной интригой, мечтал о путешествиях в Италию, Древнюю Грецию, Константинополь.

Любил бывать он и в людных местах: ресторанах, игорных домах, театрах, собраниях, где можно было видеть и наблюдать множество разных лиц, яркие туалеты, слышать оживлённые разговоры между деловыми людьми.

Всё это были моменты наблюдения и накопления информации о жизни и судьбах людей для дальнейшего воплощения их на страницах рукописей.

Наблюдая за людьми, Достоевский заметил, что ничто не характеризует человека с такой определённостью, как его смех: хорошо смеётся человек – значит хороший человек; если смех грубоват, то значит и человек ограничен, хотя все считают его человеком умным; если смех пошловат, то человек наверняка такой.

Постепенно определился его интерес к людям обездоленным, странным, с ущербной, ущемлённой психикой.

Тайна человека и его страстей увлекала его всё более и более и заставляла метаться от Пушкина к Гоголю, от Шиллера к Бальзаку.

Его, как Гамлета, мучили сомнения: то ли в результате неблагоприятных социальных условий развивается в человеке отрицательное, то ли наоборот: отрицательное в человеке является причиной неблагоприятных социальных условий. «Изучать жизнь и людей – моя первая цель и забава.

Но, видно, одного изучения жизни мало. Что ещё? Какие свойства ума и сердца нужны для того, чтобы создать подлинное произведение искусства», – задавал он себе мучительный вопрос.

Врождённые способности: впечатлительность. чуткость, тонкость и отзывчивость души, сострадательность, наблюдательность, отличная память, глубокомыслие, безмерная любовь и способность к творчеству, неуёмное трудолюбие вплоть до самоотвержения, жажда познания человека способствовали развитию его литературного дара и осознанию своего предназначения как писателя.

Способность воображения и сосредоточения у него были поразительны.

Погружаясь в глубокие размышления, он всё более замыкался в себе.

«Ты весь замкнулся на ключ», – сказал ему как-то Григорович, с которым они одно время вместе снимали квартиру и дружили.

В мир его мыслей и образов не было доступа никому, оставалась лишь маленькая щёлочка, которая приоткрывалась только в общении с братом.

Когда Ф. Достоевский работал в Инженерном департаменте, в Санкт-Петербург приехал Бальзак, который собирался жениться на богатой русской помещице Ганской.

Будучи болезненно стеснительным и робким, Фёдор, не смея подойти к именитому писателю, загорелся желанием хотя бы взглянуть на него издалека.

Он увидел Бальзака в театральной ложе, стоя в проходе вместе с другой молодёжью, и не мог наглядеться на своего кумира.

Приезд Бальзака вдохновил его на перевод одного из лучших произведений писателя «Евгения Гранде» и подтолкнул к созданию произведения о судьбе русской девушки, такой же идеально чистой, как и Евгения, но не богатой, а бедной.

Не трудно сохранить целомудренную душу в богатстве, но как сохранить её в бедности среди нищеты, грязи и порока?

И он пишет роман «Бедные люди», где героями стали деревенская девушка Варенька, силой обстоятельств попавшая в холодный Петербург, и сострадающий ей бедный чиновник Девушкин.

В образе Девушкина воплотился он сам, живший также впроголодь на мизерное жалование служащего Инженерного департамента. Девушкин стал для него вторым «я».

Он жил переживаниями своего героя, плакал вместе с ним.

И тогда впервые испытал он сладостное ощущение мастерства: каждое слово он осязал, воспринимал на звук и цвет.

Писал он при тусклом свете плошки – не было денег на свечу!

Вновь и вновь переписывал неудачные страницы.

За месяц роман был написан и напечатан у Некрасова в «Отеческих записках». Некрасов назвал Достоевского новым Гоголем. Белинский, прочтя рукопись романа, поинтересовался у Некрасова: молодой или пожилой человек написал роман?

И когда услышал, что автору 24-25 лет, переспросил:

«Так ли?... Если ему действительно только 25, так он и в самом деле равен Гоголю».

То, что Белинский, строгий критик, так высоко оценил произведение, было для Достоевского чрезвычайно важно.

Белинского Достоевский боготворил, благоговел перед ним чуть ли не с детства и очень робел.

Впервые оказавшись перед дверью квартиры великого критика, был почти в обморочном состоянии. Приговор Белинского мог равно убить или воскресить молодого писателя, и он воскресил:

«Вам правда открыта и возвещена как художнику… цените Ваш дар и оставайтесь верным – и будете великим писателем».

Это был самый торжественный момент жизни Достоевского.

Сам Белинский признал и оценил его труд.

Весть о романе и новом замечательном писателе разнеслась по всему Петербургу.

Предстояло пройти испытание славою, которая подпитывала и без того его чрезмерное самолюбие и болезненную мнительность.

 Переутомление, вызванное напряжённой ночной работой над «Бедными людьми», чрезмерная впечатлительность и чувствительность привели Достоевского к тяжёлому заболеванию – эпилепсии.

С этой тяжёлой, изматывающей силы болезнью ему пришлось прожить всю жизнь.

Но ни болезнь, ни лишения, ни неудачи на литературном поприще не могли в нём погасить жажду творчества.

А уязвлённое самолюбие от неудачной работы над повестью «Двойник», на которую Белинский написал критическую статью и посоветовал ему учиться у Гоголя, привело Достоевского к ещё большему рвению:

Работать! Работать! Он им ещё покажет!

Григорович ввёл Достоевского в дом известного литератора Панаева, где собиралось много интересных людей: Сологуб, Тургенев, Некрасов, Белинский, Одоевский, многие видные чиновники, аристократы.

Он стал встречаться с Плещеевым, Бекетовым и их друзьями – студентами, увлекавшимися идеями Фурье.

Одно время он даже жил с ними в одной квартире на Васильевском острове.

Новые друзья относились к Достоевскому с большим уважением, и он чувствовал себя среди них легко и свободно.

Вскоре ассоциация Плещеева распалась, но через Плещеева он познакомился с Петрашевским, эксцентричным молодым человеком, убеждённым фурьеристом, о котором говорил уже весь Петербург.

Хотя он сам к фурьеризму относился весьма прохладно, вскоре оказался членом Петрашевского кружка.

Достоевскому были близки взгляды Петрашевского по освобождению крестьян от крепостной зависимости, но он был против народного восстания и выборной власти, считал её неприемлемой в России.

«Исторические судьбы нашей страны своеобразны, – говорил он, – русскому народу чужда мысль о выборной власти».

Кроме того, всякий раз, когда заходил разговор об отмене крепостного права и восстании, перед ним вставала тень убитого крестьянами отца.

«С такими людьми -  восстание? Да ведь нужны годы только для того, чтобы выбить из них гнусную рабскую психологию», образовать и просветить их.

Несмотря на внутренние противоречия и несогласие со взглядами петрашевцев, он, поддавшись какому-то магическому влиянию петрашевца Спешнева (которого как-то назвал даже своим Мефистофелем) и попав ещё и в денежную зависимость от него, становится членом тайного «Русского общества».

Вскоре «общество» было раскрыто, и он вместе с другими петрашевцами попадает в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, а затем – на эшафот на Семёновский плац. Объявляется приговор: подвергнуть смертной казни расстрелом…

И только после того, как первой группе приговорённых завязали глаза, было объявлено, что расстрел по милости царя заменяется каторгой с последующей службой в армии рядовым.

Десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти оставили потрясающе-неизгладимый след в его памяти.

Ему не было и 30-ти, очень хотелось жить, но он эти жуткие минуты пережил мужественно и старался поддержать мужество в своих товарищах, нашёптывая им на ухо ободряющие слова. И вот - отбой! И снова жизнь, и снова солнце, и снова творчество!

В этот же день поздно вечером в каземате, склонившись над догорающей свечой, он писал брату Михаилу:

«Брат! Я не уныл и не пал духом. Жизнь - везде жизнь… Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми, и оставаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не унывать и не пасть – вот в чём жизнь, в чём задача её.

Я сознал это. Эта идея вошла в кровь и плоть мою…

Никогда ещё таких обильных и здоровых запасов духовной жизни не кипело во мне, как теперь. Но вынесет ли тело – не знаю…

Жизнь – дар, жизнь – счастье; каждая минута могла быть веком счастья.

Если бы молодость знала! Теперь, переменяя жизнь, перерождаюсь в новую форму.

Брат,… я не теряю надежду и сохраню дух мой и сердце в чистоте.

Я перерожусь к лучшему… Теперь уже лишения мне нипочём, и не пугайся, что меня убьёт какая-нибудь материальная тягость.

Этого не может быть! Ах! кабы здоровье!.. Неужели я никогда не возьму пера в руки?

Боже мой! сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет… или отравой в крови разольётся! Да если нельзя будет писать, я погибну!

Лучше 15 лет заключения и перо в руках…»

Достоевский был отправлен в Омский острог, где провёл 4 года на каторжных работах.

Он был сильным человеком. Тяжёлые испытания не лишили его воли, желания жить и, главное, – творить. Время вынужденного заключения он использует плодотворно.

Его дар художника, творца приходил к нему на помощь в самые тяжёлые минуты и удерживал от мрака и отчаяния.

Ещё будучи в одиночной камере Петропавловской крепости, где ему пришлось провести 8 жутких месяцев наедине со множеством крыс и чёрных тараканов, что было непосильно для слабых (некоторые сходили с ума), он продолжал работать: сочинил в уме 3 повести и 2 романа.

Эта напряженная, изматывающая нервы работа была ему отрадой, давала возможность в самой тяжелейшей неволе наслаждаться глубиной и тонкостью своих чувств, жить прекрасной и увлекательной жизнью.

Находясь на каторге, Ф.М.Достоевский не переставал внутренне готовиться к дальнейшему творчеству.

«Сколько я вынес с каторги народных типов, характеров, народных пословиц, поговорок, песен, рассказов каторжников, - писал он брату, – на целые тома хватит».

После каторги началась солдатская служба в Семипалатинске, которая не оставляла времени на творчество.

И только через три года по ходатайству бывшего его соученика по Инженерному училищу, героя Севастопольской обороны, генерала Тотлебена, Достоевского произвели в офицеры.

Ему были возвращены права потомственного дворянина, что дало ему возможность печататься и вернуться в Петербург, куда он приезжает со своей женой М.Д.Исаевой.

Здесь происходит как бы второе его писательское рождение. Одно за другим выходят его произведения, снискавшие ему славу гения русской и мировой литературы:

«Записки из мёртвого дома», «Униженные и оскорблённые», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы», рассказ «Кроткая» и другие.

Одновременно Достоевский ведёт активную журнальную и редакционную работу.

Вместе с братом Михаилом основывает журнал «Время», много путешествует: побывал в Париже, Лондоне, Германии, Швейцарии, Италии , не оставляя при этом литературной деятельности.

Жизнь преподносит ему новые испытания: через 7 лет супружеской жизни умирает от чахотки жена, а ещё через несколько месяцев – любимый брат Михаил, с которым его связывали годы тесной дружбы и сотрудничества.

Остались долговые обязательства брата, которые Фёдор взял на себя, и они, вдобавок к своим, тяготели над ним почти до конца его жизни.

Спустя два года после потери близких, во время работы над романом «Преступление и наказание» Достоевский обратился к стенографистке Анне Григорьевне Сниткиной.

Она стала его второй женой, верной помощницей и матерью их четверых детей, один из которых – Алёша - умер ещё ребёнком в возрасте около трёх лет.

Тяжело пережил Достоевский утрату сына, долгое время не мог работать. Чтобы успокоиться и отвлечься, он едет вместе с Владимиром Соловьёвым в Оптину пустынь.

Семь дней, проведённых там, дали ему ценный материал о монастырской жизни, о духовно-нравственных наставлениях святых подвижников, что нашло отражение в его последнем романе «Братья Карамазовы».

В нём, как и в других своих произведениях, Достоевский, глубоко религиозный и этически чуткий человек, постоянно обращается к вопросам духовного перерождения и нравственного совершенствования человека на основе взаимоуважения и любви.

Устами своих героев, в частности старца Зосимы в «Братьях Карамазовых», он много говорит о действенной любви, о родственных обязательствах, о том, что Бог дал родных, чтобы учиться на них любви и утверждаться в вере:

«Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно.

По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей.

Если же дойдёте до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно…

Не пугайтесь никогда собственного вашего малодушия в достижении любви, даже дурных при этом поступков ваших не пугайтесь…, ибо любовь деятельная сравнительно с мечтательною есть дело жестокое и устрашающее.

Любовь мечтательная жаждет подвига скорого, быстро удовлетворимого и чтобы все на него глядели… и хвалили.

Любовь же деятельная – это работа и выдержка, а для иных так, пожалуй, целая наука.

Но предрекаю, что в ту самую минуту, когда вы будете с ужасом смотреть на то, что несмотря на все ваши усилия, вы не только не продвинулись к цели, но даже как бы от неё удалились, – в ту самую минуту… вы вдруг и достигнете цели и узрите ясно перед собою чудодейственную силу Господа, вас всё время любившего и всё время таинственно руководившего…»

«Братья, не бойтесь греха людей, любите человека во грехе его, ибо сие уже подобие божественной любви и есть верх любви на земле.

Любите всё создание божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь.

Будешь любить всякую вещь - и тайну божию постигнешь в вещах.

Постигнешь однажды и уже неустанно начнёшь её познавать всё далее и более, на всяк день. И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью.

Животных любите: им Бог дал начало мысли и радость безмятежную.

Не возмущайте же её, не мучьте их, не отнимайте у них радости, не противьтесь мысли божией. Человек, не возносись над животными: они безгрешны, а ты со своим величием гноишь землю своим появлением на ней и след свой гнойный оставляешь после себя – увы, почти всяк из нас!..

«Братья, любовь – учительница, но нужно уметь её приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок.

А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит.

Деток любите особенно, ибо они тоже безгрешны, яко ангелы, и живут для умиления нашего, для очищения сердец наших и как некое указание нам.

Горе оскорбившему младенца… На всяк день и час, на всякую минуту ходи около себя и смотри за собой, чтоб образ твой был благолепен.

Вот ты прошёл мимо малого ребёнка, прошёл злобный, со скверным словом, с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребёнка-то, а он видел тебя, и образ твой неприглядный, нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался.

Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастёт оно, пожалуй, а всё потому. что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе».

Фёдор Михайлович очень любил детей, изучал их, умел расположить их к себе, часто во время прогулок разговаривал с незнакомыми детьми, и дети потом сами подбегали к нему со своими расспросами, и им, детям, отводил немало места он в своих произведениях. Вот он говорит от имени князя Мышкина Льва Николаевича:

«Ребёнку можно говорить всё; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом. что они маленькие. И как хорошо дети сами подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего непонимающими, тогда как они всё понимают.

Большие не знают, что ребёнок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет… Через детей душа лечится!»

Главной, определяющей чертой мировоззрения писателя явилось стремление «найти Человека в человеке», стремление показать, что человек – не мёртвый механизм, не «фортепьянная клавиша», управляемая движением чужой руки, а саморазвивающаяся свободная личность, различающая добро и зло, и в силу этого всегда, в конечном счёте, личность отвечает за свои поступки, и никакое влияние внешней среды не может служить оправданием злой воли преступника.

На примерах судеб своих героев: Раскольникова, Ставрогина, Ивана Карамазова… он показал, что любое преступление неизбежно заключает в себе нравственное наказание, и что каждый человек ответственен и виновен перед всеми и за всех и должен осознать это, а осознав, стремиться к нравственному и духовному самосовершенствованию.

Он твёрдо верил в возможность каждого человека быть счастливым уже здесь, на земле, и что это счастье достижимо только через духовное обновление мира, принятие равного для всех права на образование и духовное развитие через просвещение.

«Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши 90 млн. русских… будут все когда-нибудь образованы, очеловечены и счастливы».

В рассказе «Сон смешного человека» Ф.Достоевский проследил путь падения человека, прежде счастливого, не знающего зла, и указал, что главным источником почти всех грехов и бед человечества явилось жестокое сладострастие.

Сладострастие породило ревность, ревность – жестокость, жестокость– войну, разъединение, обособление, а дальше – самомнение, гордыню, укоры, упрёки, обиды, мщение, уныние, страх и т. п.

А теперь все эти наросты следует искоренить и преобразить душу. А как? И Достоевский, увлекая читателя за собой, вновь обращается к проповедям старца Зосимы:

«Други мои, просите у Бога веселья. Будьте веселы, как дети, как птички небесные… бегите уныния!.. И да не смущает вас грех людей в вашем делании, не бойтесь, что не даст он совершиться делу вашему, не говорите: силён грех,… сильна среда скверная, а мы одиноки и бессильны… Бегите уныния!. Одно тут спасение себе… - сделай себя ответчиком за весь грех людской… да ведь это и вправду так.

А, скидывая свою же лень и своё бессилие на людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на Бога возропщешь…

Легко впасть в ошибку и приобщиться ей… На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа перед нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий перед потопом.

Многое на Земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним, с высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных.

Бог взял семена из миров иных и посеял на сей земле, и взрастил сад свой, и взошло всё, что могло взойти, но взращённое живёт и живо лишь чувством соприкосновения своего с таинственным миром иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращённое в тебе.

Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь её. Мыслю так».

«Помни особенно, что не можешь ничьим судиёю быть. Ибо не может быть на земле судьи преступника, прежде чем сам судья не познает, что и он такой же преступник, как и стоящий перед ним, и что он-то за преступление стоящего перед ним, может, прежде всего и виноват. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судиёю…

Делай добро неустанно… Если кругом тебя люди злобные и бесчувственные и не захотят тебя слушать, то пади перед ними и у них прощения проси, ибо воистину и ты виноват в том, что не хотят тебя слушать! А если не можешь говорить с озлобленными, то служи им молча, в уничижении, никогда не теряя надежды.

Если же все оставят тебя и изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй её; омочи её слезами твоими, и даст плод от слёз твоих земля…

Верь до конца, хотя бы и случилось так, что все бы на Земле совратились, а ты лишь единый верен остался…

Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучали.

Если сам согрешишь и будешь скорбен… о грехах твоих…, то возрадуйся за другого, возрадуйся за праведного, возрадуйся тому, что если ты согрешил, то он зато праведен и не согрешил.

Ежели злодейство людей возмутит тебя негодованием и скорбью необоримою… не допускай чувства отомщения, страшись сего чувства…

Прими муки и вытерпи, и утолится сердце твоё, и поймёшь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил.

Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, а тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоём…

И даже если при свете твоём… не спасаются люди, то пребудь твёрд и не усомнись в силе света небесного; верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся.

А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрёт свет твой, хотя бы уже и ты умер. Праведник отходит, а свет его остаётся.

Спасаются же всегда по смерти спасающего. Верь сему, несомненно верь, ибо в сём самом и лежит всё упование и вся вера святых…

Награды никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает…

Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь.»

«Не забывай молитвы. Каждый раз в молитве твоей, если искренна, мелькнёт новое чувство, а в нём и новая мысль, которую ты прежде не знал и которая вновь ободрит тебя, и поймёшь, что молитва есть воспитание.

Запомни ещё: каждый день и когда можешь, тверди про себя:

«Господи, помилуй всех днесь пред тобою представших».

Ибо в каждый час и в каждое мгновение тысячи людей покидают жизнь свою на сей земле и души их становятся пред господом; и сколь многие из них расстались с землёю отъединенно, никому не ведомо, в грусти и тоске, что никто-то не пожалеет о них и даже не знает о них вовсе: жили ль они или нет.

И вот, может быть, с другого конца Земли вознесётся ко Господу за упокой его и твоя молитва, хотя бы ты и не знал его вовсе, а он тебя.

Столь умилительно душе его, ставшей в страхе перед господом, почувствовать в тот миг, что есть и за него молельщик, что осталось на земле человеческое существо и его любящее

«…Горе самим истребившим себя на земле, горе самоубийцам!... уж несчастнее сих не может быть никого. Грех, говорят, о сих Бога молить, и церковь наружно их как бы и отвергает, но мыслю в тайне души моей, что можно бы и за сих помолиться.

За любовь не осердится ведь Христос…»

Об этом же говорит в романе «Подросток» странствующий старец Макар Иванович Долгорукий:

«Самоубийство есть самый великий грех человеческий, но судья тут – един лишь господь, ибо ему лишь известно всё, всякий предел и всякая вера.

Нам же беспременно надо молиться о таком грешнике.

Каждый раз, как услышишь о таком грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умилённо; хотя бы только вздохни о нём к Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, – тем доходнее твоя молитва будет о нём.

 – А поможет ему молитва моя, коли он уже осуждён? – спросил его сын-студент, и старец отвечает:

 – А почём ты знаешь? Многие, ох многие не веруют и оглушают сим людей несведущих; ты же не слушай, ибо сами не знают, куда бредут.

Молитва за осуждённого от живущего ещё человека воистину доходит.

Так каково же тому, за кого совсем некому помолиться?

Потому, когда станешь на молитву, ко сну отходя, то по окончании и прибавь:

«Помилуй, господи Иисусе, и всех тех, за кого некому помолиться».

Вельми доходна молитва сия и приятна. Тоже и о всех грешниках ещё живущих:

«Господи,… спаси всех нераскаянных», – это тоже молитва хорошая.»

«… Постарайтесь с хорошей дороги не сходить. Главное, избегайте лжи, всякой лжи, лжи в себе самом в особенности.

Наблюдайте свою ложь и вглядывайтесь в неё каждый час, каждую минуту, – говорит старец Зосима. – Лгущий самому себе и собственную ложь слушающий до того доходит, что уже никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим.

Не уважая же никого, перестаёт любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь, предаётся страстям и грубым сладостям и доходит совсем до скотства в пороках своих, а всё от беспрерывной лжи и людям и себе самому.

Лгущий себе самому  прежде всех и обидеться может.

Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что он сам себе обиду навыдумал и налгал для красы, сам преувеличил, чтобы картину создать, к слову привязался и из горошины сделал гору, – знает сам это, а всё-таки самый первый обижается, обижается до приятности, до ощущения большого удовольствия, а тем самым доходит до вражды истинной».

Ложь порождает страх. Страх унижает человеческое достоинство, а унижение порождает затаённое самолюбие со всеми его уродливыми сопутниками и часто приобретает очень болезненные формы.

Вот как об этом в повести «Степанчиково и его обитатели» говорит Достоевский:

«Самолюбие бывает особенно безгранично при полном ничтожестве, причём обыкновенно в таком случае оно бывает оскорблённым, усиленным прежними тяжкими неудачами, как бы загноившимся и выдавливающим из себя зависть и яд при каждой встрече, при каждой чужой удаче».

Самолюбец стремится к возвеличиванию и унижению при этом других, доходя до деспотизма, как, например, герой повести Фома Опискин, неудавшийся литератор, приживальщик в доме генеральши.

Он, играя роль мученика, в конце концов, заявляет: «понимаете ли вы вину-то свою передо мной? Понимаете ли вы, что стали виноваты передо мной даже тем, что давали мне здесь кусок хлеба?»..

Достоевский проповедует уважение к человеческому достоинству.

В «Записках из мёртвого дома» он пишет: «Со всяким, кто бы он ни был, надо… обращаться по-человечески. Боже мой! да человеческое обращение может очеловечить даже такого, на котором давно уже потускнел образ божий. С этими-то «несчастными» и надо обращаться наиболее по-человечески. Это спасение и радость их…

Несколько ласковых слов – и арестанты чуть не воскресали нравственно.

Они, как дети, радовались и, как дети, начинали любить».

В каждом из обитателей острога Достоевский стремился «откопать человека», показать трудолюбие, мастерство, таланты людей из народа.

«Человек есть тайна, её надо разгадать, – писал он брату Михаилу, – и ежели будешь разгадывать её всю жизнь, не говори, что потерял время.

Я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

Мало кому из писателей удавалось так глубоко анализировать душу человека во время различных её состояний. О себе незадолго до смерти он говорил: «Меня зовут психологом – неправда, я лишь реалист в высшем смысле, так как изображаю все глубины души человеческой».

Постичь же тайну души человека доступно лишь бесстрашному сердцу, ибо бездна падения её страшна, как библейский ад, и не всякий, заглянувший в эту бездну, устоит в вере, в способность её нравственного возрождения. Достоевский этой веры не утратил.

Его вера, выраженная в романе «Идиот» словами Мудрецов «Красота спасёт мир», высказана им от лица князя Мышкина.

Человеколюбивая этика Достоевского также в высокой степени выражена через князя Мышкина, человека с большой буквы, редкого в среде безнравственной толпы, о котором Настасья Филипповна воскликнула:

«В первый раз человека увидела». Она основывается на сострадании, милосердии, постоянно сталкивающихся с жестоким противодействием чудовищной действительности.

«Сострадание, – говорит князь Мышкин, – есть сильнейший и, может быть, единственный закон Бытия».

Фёдор Михайлович Достоевский верил в бессмертие души. «Вся жизнь человека, – говорил он, – личная и общественная, стоит на вере в бессмертие души.

Это наивысшая идея, без которой ни человек, ни народ не могут существовать».

Ему же принадлежит и другая, дорогая ему мысль:

«Дело в жизни, в одной жизни, – в открывании её беспрерывном и вечном, а совсем  не в открытии». Он интуитивно чувствовал беспредельность жизни, бесконечность её эволюционного развития и духовного роста людей.

Зная, что до осуществления идеала высокодуховной человеческой личности ещё очень далеко, тем не менее, он ни на минуту не упускал из виду дальних горизонтов человечества. Он говорил:

«Бросая ваше семя, бросая вашу милостыню, ваше доброе дело в какой бы то ни было форме, вы отдаёте часть вашей личности и принимаете в себя часть другой, вы взаимно приобщаетесь один к другому… все ваши мысли, все брошенные вами семена, может быть уже забытые вами, воплотятся и вырастут; получивший от вас передаст другому.

И почему вы знаете, какое участие вы будете иметь в будущем разрешении судеб человеческих?»

Он искренне и с энтузиазмом верил в высокий нравственно-духовный потенциал русского народа и пророчески предугадал его великую ведущую роль в будущности человечества.

«Чтоб судить о нравственной силе народа, – говорил писатель, – и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в воображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своём может унизиться, а надо брать в воображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придёт тому срок».

В романе «Подросток», наиболее автобиографическом своём произведении, он пишет:

«Европа создала благородные типы француза, англичанина, немца, но о будущем своём человеке она ещё не знает. И, кажется, знать пока и не хочет…

Один лишь русский получил уже способность становиться более русским…

Это и есть самое существенное национальное различие наше от всех…

У нас создался веками какой-то ещё нигде невиданный высший культурный тип, которого нет в целом мире – тип всемирного боления за всех.

Это тип русский, он хранит в себе будущее России».

Достоевскому, обременённому болезнью и долговыми обязательствами от кредиторов, часто приходилось жить за границей.

За границей были написаны многие его произведения, в том числе романы «Идиот», «Бесы», и у него сложилось своё понимание Востока и Запада, главной идеей которого явилась именно особая роль России, призванной объединить славянский мир и нравственно обновить духовно разлагающуюся Европу.

В письме к редактору «Русского вестника» А.Н. Майкову он пишет:

«…и вообще, все понятия нравственные и цели русских выше европейского мира… Западная личность (и рабочий и буржуа в равной степени) лишена братского начала, так как страсть к стяжательству охватила все слои европейского общества, в то время как в русском народе живёт инстинктивная тяга к общине, братству, согласию…

У нас больше непосредственной благородной веры в добро как в христианство, а не как в буржуазное разрешение задачи о комфорте. Всему миру готовится великое обновление через русскую мысль, которая плотно спаяна с православием… и это совершится в какое-нибудь столетие – вот моя страстная вера».

Достоевский видел и тяжело переживал «болезнь России, которую кружат бесы..

Это – все язвы, все миазмы, вся нечистота, накопившаяся в великом и милом нашем больном, в нашей России за века».

Эта болезнь проявилась тогда в форме нигилизма, развившегося из микроба западничества. Нигилисты ставили перед собой цель преобразования русского общества на манер западной цивилизации любыми средствами.

Они отвергали как ненужный хлам все нравственные нормы и принципы, направляя великую силу народную к разрушению, мерзости, праздности, в конце концов – к безысходности.

Рассуждая о судьбах России и Европы, Достоевский пишет, что болезнь беснования, безумия, охватившая Россию – это, в первую очередь, болезнь русского культурного слоя, интеллигенции, и заключается болезнь эта в «европейничанье», в неверии в самобытные силы России, в трагическом отрыве от русских народных начал.

«Заметьте себе, дорогой друг (обращается он в письме к Майкову), – кто теряет свой народ  и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога».

Но он верил, что «болезнь России»… это болезнь временная…

Россия не только исцелится сама, но и нравственно обновит «русской идеей» больное европейское человечество».

Идея о ведущей роли России, интуитивно прочувствованная Достоевским и высказанная им, нашла своё подтверждение в Новом Провозвестии – Учении «Живая Этика».

Это Учение дано человечеству Земли Великим Космическим ЛОГОСОМ Солнечной системы через Великих Подвижников, через Семью Рерихов.

Оно дано в 1924 году именно на русском языке и именно через русских.

«В Новую Россию Моя первая весть», – так начинается это Учение, по сути являющееся обновлённым, очищенным от церковных догм, углублённым Учением Иисуса Христа и его продолжением.

Да, именно России по космическому праву на новом витке человеческой эволюции надлежит быть ведущей страной.

Россия спасёт мир только в том случае, если будет веровать, – говорит Достоевский.

«Если же с дальнейшим развитием цивилизации народ не сумеет сохранить веру, стало быть его сила временная, и Россия со временем начнёт разлагаться подобно Западу».

В идее нравственного обновления мира «русской мыслью» сказалась мечта писателя о наступлении на Земле «золотого века», царства истинного человеческого братства, справедливости и любви.

По выражению Достоевского «нравственность и вера одно…

Религия – есть только формула нравственности…

Искажение религии ведёт к искажению нравственности и веры».

Вот почему так необходимо очищение религий от церковных догм, наслоений, ограничений и искажений и усвоение новых граней Учения Света. Именно в православии, исповедующем в отличии от римской церкви «неискажённого» «истинного» Христа, то есть, Христа нравственно свободного, не прельстившегося земной властью и могуществом, Фёдор Достоевский видел воплощение высшей общечеловеческой этики, добра и правды.

В самом же Христе он видел идеал этически и нравственно совершенной личности, сознательно и бескорыстно отдавшей свою жизнь на служение людям.

«Нравственный идеал у меня один – Христос, – говорил Достоевский, – только образ Христа может вывести человечество из состояния глубокой греховности»…

Эта вера в Христа у него не была фанатичной, она была выстрадана:

«Не как мальчик же я верую в Христа, – писал он, – и его исповедаю, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла».

«Именно у нас вся народность основана на христианстве… И может быть, главнейшее предызбранное назначение народа русского в судьбах всего человечества и состоит лишь в том, чтоб сохранить у себя этот божественный образ Христа во всей чистоте, а когда придёт время, – явить этот образ миру, потерявшему пути свои».

Он почувствовал и разглядел именно в русском народе «неустанную жажду, … всегда в нём присутствующую, великого всеобщего, всенародного, всебратского единения… во имя Христово.

И если нет ещё этого единения, … то всё-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда её, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствует…

Надо чтоб в отпор Западу воссиял наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали.

Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую «цивилизацию» им неся, мы должны теперь стать перед ними»…

Достоевский возмущался католицизмом и родившимся в борьбе с ним – протестантизмом, то есть воинствующим христианством, противопоставляя им «славянскую идею» – православие, засиявшую, по его выражению, на Востоке небывалым и неслыханным ещё светом».

Лишь благодаря ей, «славянской идее», на основе торжества идеала личной нравственной свободы и братской ответственности каждого отдельного человека за судьбу другого, за судьбы народа и человечества «падут когда-нибудь перед светом разума и сознания, – говорил Достоевский, – искусственные преграды и предрассудки, разделяющие до сих пор свободное общение наций эгоизмом национальных требований, и... народы заживут одним духом и ладом, как братья, разумно и любовно, стремясь к общей гармонии».

Истинное христианство выражает идею единения и свободы на основе нравственного закона взаимной любви.

«Юридический характер римского мира не мог понять этого закона, и влияние Рима было таково, что Западная Европа развивалась не под влиянием христианства, а под влиянием латинства, то есть христианства, односторонне понятого как закон внешнего единства.

Запад объединился в общем уважении к городу Риму, в обоготворении политического общества, и западный человек не мог понять самой церкви на земле иначе как в государственной форме.

Её единство должно было быть принудительным, и родилась инквизиция с её судом над совестью и казнью за инакомыслие…»

«Католичество, – объяснял он через князя Мышкина, – всё равно что вера не христианская. Католичество римское хуже даже самого атеизма…

Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идёт дальше: он искажённого Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного!

Он антихриста проповедует…, римский католицизм даже и не вера, а решительно продолжение Западной Римской империи…

Папа захватил землю, земной престол, взял в руки меч… к мечу прибавил ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играя самыми правдивыми, святыми, простодушными, пламенными чувствами народа, – всё-всё променяли за деньги, за низшую земную власть, – и это не учение антихристово?!..

Атеизм от них вышел, из самого римского католичества.

Он укрепился от отвращения к ним; он – порождение их лжи и бессилия духовного!»

В главе «Великий инквизитор» романа «Братья Карамазовы» Ф.М.Достоевский через Ивана Карамазова говорит о церкви, незаконно присвоившей себе роль божественной Иерархии на Земле во главе с римским папой, и о том, как бы встретили Великого Учителя Иисуса Христа во второе его пришествие через 15-20 веков после его распятия на кресте.

Вот Он из великого сострадания к людям приходит туда, где больше страдал народ, столько веков призывавший его – в Испанию, в Севилью, в самое страшное время инквизиции.

Он благословляет, исцеляет больных; к его ногам бросают цветы и все вопиют ему: «осанна».

Но вот появляется кардинал, 90-летний старик – великий инквизитор со своей «священной стражей» и велит взять Его, и народ, как покорное безвольное стадо, все как один склоняются перед инквизитором, который молча благословляет толпу и идёт к пленнику в «святое судилище».

Он говорит Иисусу Христу: «Зачем ты пришёл нам мешать? Завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли – и ты это знаешь».

И тут же великий инквизитор признаётся Иисусу Христу, что не любит его, и что тайна римской церкви в том, что не с Христом она, но с ним, то есть с Сатаной, с падшим владыкой нашей Земли.

Весь ужас в том, что и ныне церковь (и не только римская) тщательно скрывает эту страшную свою тайну, преследует свободомыслие, стремление к познаванию Космических Законов Бытия.

Этим она является исполнителем воли чёрной иерархии, тормозом на пути духовной эволюции человечества.

Все произведения великого русского писателя Фёдора Достоевского буквально пронизаны сочувствием и любовью к людям, горячим искренним желанием помочь им увидеть свои пороки и через их осознание, душевные страдания преобразить души к лучшему.

Он страстно искал пути к мировой гармонии, мирному существованию, свободе и счастью всего человечества.

В своё время он не был и не мог быть знаком с Учением «Живая Этика», но по своему сознанию, богатству души и огненным устремлениям он был светочем, агни-йогом и «действительно совестью СВОЕЙ ЭПОХИ», – как говорили о нём современники.

Он и сегодня не менее, а может быть и более современен, чем прежде.

Послушайте, как пророчески звучит сегодня его «Особое слово о славянах», написанное в 1877 году:

«…Не будет у России и никогда ещё не было таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобождёнными!

Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе.

Затем внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, имея в виду расширение границ и основание Великой Всеславянской империи.

Может быть, целое столетие, или ещё более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать и интриговать против неё.

Особенно приятно будет для освобождённых славян трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия – страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.

России надо серьёзно подготовиться к тому, что все эти освобождённые славяне с упоением ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут пережить целый и длинный период европеизма, прежде чем постигнуть хоть что-нибудь о своём славянском значении и о своём особом славянском призвании в среде человечества.

Между собой эти землицы будут вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга интриговать.

Разумеется, в минуту какой-нибудь серьёзной беды они все непременно обратятся к России за помощью…

России надолго останется тоска и забота мирить их, вразумлять их и даже, может быть, обнажать за них меч при случае.

Разумеется, сейчас же представляется вопрос: в чём же тут выгода России, для чего Россия билась за них сто лет, жертвовала кровью своею, силами, деньгами?

Неужто для того, чтоб пожать столько маленькой, смешной ненависти и неблагодарности?

А вот для чего: для того, чтоб жить высшею жизнью, великою жизнью, светить миру великой, бескорыстной и чистой идеей, воплотить и создать, в конце концов, великий и мощный организм братского союза племён, создать этот союз не политическим насилием, не мечом, а убеждением, примером, любовью, бескорыстием, светом; вознести, наконец, всех малых сих до себя и до понятия ими материнского её призвания – вот цель России, вот и выгоды её, если хотите.

Если нации не будут жить высшими, бескорыстными идеями и высшими целями служения человечеству, а только будут служить одним своим «интересам», то погибнут эти нации несомненно, окоченеют, обессилеют и умрут.

А выше целей нет, как те, которые поставит перед собой Россия, служа славянам бескорыстно и не требуя от них благодарности, служа их нравственному (а не политическому лишь) воссоединению в великое целое.

Тогда только скажет всеславянство своё новое целительное слово человечеству…Выше таких целей не бывает никаких на свете.

Стало быть, и «выгоднее» ничего не может быть для России, как иметь перед собой эти цели, всё более и более уяснять их себе самой и всё более и более возвышаться духом, в этой вечной, неустанной и доблестной работе своей для человечества».

Смерть унесла Достоевского, полного замыслов.

Он мечтал написать роман «Дети» как продолжение романа «Братья Карамазовы», где была бы описана судьба героев романа через 20 лет, и где главная роль была бы отведена их детям. 28 января 1881 года Достоевского не стало.

Последним важным событием литературной жизни писателя была его речь об А.С.Пушкине, в которой он призывал враждующие партии русского общества к примирению и совместной плодотворной работе на родной ниве.

В этой же речи он ещё раз отметил, что народ России с его «всеотзывчивостью», общечеловечностью способен помочь другим народам в осуществлении идеи всемирного братства и мировой гармонии. И именно эти гуманистические идеи стали духовным завещанием писателя современникам и потомкам.

«О Родина, печальная моя,

Вольнолюбивая, раздольная Россия,

Прекрасной может быть судьба твоя,

Воспрянь лишь и расправь свои ты крылья.

Не раз ты выходила из беды,

От гибели спасалась и от рабства,

Многострадальная, душой богата ты,

И суть твоя: Любовь, Свобода, Братство!

Твой срок пришёл. Настал твой Звёздный час –

Знак Водолей в свои права вступает,

Ведущей стать для всех планетных рас

Тебе, Россия, Он повелевает!

Не милости у Запада прося,

Но мир от мракобесия спасая,

Духовный свет души своей неся,

Ты встанешь перед ним, о Русь Святая!»

(Брусенцова Т.А.)

Использованная литература:

1. Ф.М. Достоевский «Полное собрание сочинений», Ленинград, изд. «Наука», 1990г.
2. «Агни Йога» («Живая Этика»). В 4-х т. Москва, «Сфера», 2000.
3. «Грани Агни Йоги», в19-ти томах, «Алгим», Новосибирск, 1997-2011.
4. «ПИСЬМА МАХАТМ», Издательский Дом «Агни», Самара, 1998.
5. «Письма Елены Рерих»: в 2-х томах. Минск, ПРАМЕБ, 1992.
6. Блаватская Е.П., «Тайная доктрина», в 3-х т., Лондон, 1897.
7. В.Дауэр, «Эзотерика для начинающих», Викалор, М., 1994.
8. Рерих Е.И. "У порога Нового Мира". - М.: Изд. МЦР, Мастер -банк, 2000
9. Рерих Н.К. «Листы дневника». М.: МЦР, Фирма "Бисан-Оазис", 1995.